Рейзенкинд Лев Самойлович
Из воспоминаний Флорины Львовны Рейзенкинд.
Лев Самойлович Рейзенкинд, мой папа, родился 1 января 1890 года в м. Глубокое (теперь это город в Витебской обл.). Он был пятым или шестым ребенком в большой семье. Семья была бедной, как я уже писала, и у папы было довольно тяжелое детство. Он учился в хедере, а потом его взяла к себе старшая сестра Бэла, которая к тому времени была уже замужем за состоятельным человеком ( муж её- Моисей Аронский был один из трех владельцев колбасной фабрики в Полтаве). Вот к ней в семью и взяли папу, мальчиком лет 8-9. ( Папа никогда не рассказывал об этом и то, что я хочу написать о его сестре, я слышала от моей мамы, бабушки и других). Тетя Бэла была очень скупа, даже не кормила его за одним столом со своими детьми. Папа был всегда голодным. Сколько это продолжалось, я не знаю. Однажды к ним приехал один из папиных старших братьев, кажется Иосиф. Когда все сели за стол, папы в комнате не было. Дядя Иосиф спросил: « Где Лева?». « Где-то бегает » - был ответ. Дядя разыскал его и стал отчитывать за то, что он не сел во время со всеми за стол кушать. Папа заплакал. Дети Бэлы сказали Иосифу, что Лева никогда с ними не ест. В тот же вечер дядя Иосиф увез папу домой. С десяти лет началась папина трудовая жизнь, его взяли « мальчиком» в какой-то магазин, потом в контору и т.д. Он был очень любознательным, способным и, когда научился читать, полюбил книги и читал, когда и где только удавалось. Все, что он знал, выучил самостоятельно, самоучкой, как он говорил. Он читал по-еврейски и по-русски, грамотно писал. Да и речь его была грамотной. Говорил он очень быстро и тут случались смешные оговорки. Например, он однажды в спешке сказал (хвастая своим успехом рыболова) : « Ты вот пойми такого окуня!» , «Поймай»-имелось ввиду. Или: « Уже холодно, а ты ходишь в пальто на открытку», т.е. на распашку. Опаздывая в театр и показывая на часы: « Вот сейчас она взялась за «часовню». Имелось в виду причесываться.
По-видимому, с того времени, когда папа мальчиком жил у Бэлы, он остался очень чувствительным, к тому что, по какой-нибудь причине, ребенку отказывали в том, что получали другие дети.
Как-то, когда Алику было лет 6-7, папа принес всем внукам мороженое. В это время Алик гулял (ему было строго наказано - гулять только в нашем дворе). Стали звать детей, а Алика нет. Мама, Маня и я искали его и в нашем дворе, и в соседних- его нигде не было. Конечно, немножко разволновались, ведь двор выходил на Валовую улицу - Садовое кольцо – движение очень большое. Когда Алик, наконец, явился, я очень сердито ему сказала: « Тебе мороженого не будет». Папа услышал про наказание, не смог мне простить такой строгости. « Ты не мать, ты мачеха!». Усадил Алика и угостил его остатками уже растаявшего мороженого.
Мама рассказывала, когда в младенчестве, кто-нибудь из нас (дочек) начинал плакать, папа считал, что это из-за того, что нужно дать грудь и требовал немедленно накормить. Мама говорила, что еще не время, но папа возражал: « Ну, откуда ты знаешь? Если бы у меня было чем!!!», и очень смешно показывал на свою грудь.
Вспоминаю, как совсем маленький Игорек, часто просыпался ночью ( его мучил диатез), долго не мог заснуть и плакал. Ни Маня, ни мама (моя) не могли его, бедняжку, его успокоить. Тогда папа вскакивал с постели, брал его на руки, и чуть ли не бегом носился по комнате, качая и припевая. И Игорек переставал плакать и засыпал.
Мама с папой идут покупать ей шляпу. Заходят в магазин. Папа сразу обращается к продавцу: « Заверните, пожалуйста, вон ту шляпку ». Мама, в ужасе: «Лева, надо же сначала примерить! » - « Зачем мерить? Это же не ботинки, жать не будут! »
Но, что это я все пишу о мелочах и о смешном ? Папа был энергичным работником, умелым организатором, уважаемым теми, кто с ним работал. Когда он работал в Госиздате, затем в ОГИЗ’е, он объездил весь Союз - организовывал отделения ОГИЗ’а в разных городах. Он работал и на Кавказе ( Тифлис, Баку ), и на Урале ( Магнитогорск, Свердловск ), и в Сибири, и на Дальнем Востоке, и в Средней Азии ( Ташкент, Самарканд, Кзыл-Орда, Алма-Ата ). В 1934 году его назначили зам.управляющего Северо - Кавказским отделением КОГИЗ’а, и мы ( т.е. папа, мама и я ) уехали на год в Пятигорск ( тогда краевой центр ). Квартиру нам дали в Ессентуках, а на работу папа ездил поездом ( полчаса ) каждое утро в Пятигорск. Когда на Северном Кавказе работа была налажена, папу «перебросили» в Азово-Черноморский край, и наша семья переехала в Ростов-на-Дону. Там папа проработал года два. Шел 1937 год. Начались аресты. У папы был приятель, который работал в этой же системе, он куда-то «исчез»…Потом папин начальник, кажется его звали Беккер Михаил Ильич, в чем-то провинился ( я слышала, что списал в макулатуру какую-то речь Сталина, которая долго пролежала где-то на складе) и его сняли с работы. Тогда папе пришлось расстаться с КОГИЗ’ом и мы уехали обратно в Москву. Папа устроился на работу под Москвой на ст. «Правда», Ярославской ж. д. Папа стал коммерческим директором тамошней мебельной фабрики «Норд». Папе, конечно, было очень нелегко расстаться с любимым книжным делом, тем не менее, он и на новом месте, как всегда, увлеченно работал и очень скоро завоевал авторитет среди товарищей по работе. Кстати, о товарищах. Где бы он не работал, у него очень скоро находились товарищи и друзья. Он часто приводил приятелей домой, в гости. Он был очень общителен и гостеприимен. Стоило только маме обмолвиться, что собирается печь пирожки на обед, вечером папа приводил двух – трех гостей. Потихоньку он говорил маме: «Нюнечка, они сами пришли». За столом он и гостей угощал от души, и сам ел и пил с большим аппетитом, причем, никогда не пьянел, только раскраснеется и глаза блестят от удовольствия и гордости- вот какая у него жена-хозяйка! Мама потом выговаривала папе, что, не предупредив, он поставил ее в неловкое положение, мол, если бы она знала, она бы лучше подготовилась и т. п. Папа отвечал: « Куда лучше? Они такого в жизни не пробовали!» « А что, если бы у меня не хватило еды на всех?» - « Такого не может быть!», заявлял папа. И правда, мама умела принять гостей « по высшему разряду», и вкусно приготовить, и красиво подать, и быть приветливой и веселой за столом.
Примерно в конце 1940 года, будучи коммерческим директором мебельной фабрики, папа допустил в работе ошибку в каком-то хозяйственном законе и был арестован. Суд состоялся в начале 41-го года. По делу проходило три человека. Один был осужден на 10 лет, другой- на 7, а папа- на три года, суд признал его нарушение безкорыстным…
Это было в 1941 году. Началась война. На второй день войны (23 июня) Лазарь ушел на фронт, Саша, Манин муж, где-то в Иркутске, Сюля с двумя детьми, Юлику
5 лет, Женечке полгода, Маня с Игорьком, которому менее 2 лет, и я, а над всеми нами мама - самая энергичная и деятельная. Вскоре начались бомбежки по ночам.
Маме сообщили, что папу вместе с другими увезут куда-то на восток, пока неизвестно куда, а узнать можно будет только когда они прибудут на место. Москвичи стали эвакуироваться в первую очередь с детьми. Маня в то время работала в НИКФИ (кино-фото-институт). Стало известно, что этот институт эвакуирует своих сотрудников-женщин с детьми в Башкирию, им выделен вагон(теплушка) и можно уехать с ними и нам. Пока мы раздумывали, ехать ли и кому из нас, Маня прибежала и сказала, что ехать надо завтра. Мама решила, что ехать нужно всем вместе. Вот так мы, четыре женщины и трое детей, оказались в селе Иглино Башкирской АССР (недалеко от Уфы).
Можно было бы много сказать о нашей жизни в Иглино, но здесь речь не об этом, а о нашем дорогом папе. Мы не знали, что с ним, где он… Маня работала в буфете райисполкома и ей посоветовали начать поиски. А в это время папа разыскивал нас. В Москве его, вместе с другими заключенными повезли по воде на барже куда-то на восток. К зиме 1942 года папа от всего пережитого, от недоедания настолько ослабел, что было решение его и других таких, как он, отпустить на свободу с тем , чтобы они сами, как смогут спасали свою жизнь. Так папа оказался в г. Чистополе Татарской АССР, на Каме. Здесь он, немного окрепнув, кое-как подкормившись, устроился на работу, на кожевенный завод, сначала агентом по снабжению. Скоро, благодаря своим работоспособностям и опыту, был назначен начальником отдела снабжения, а затем и зам. директора по коммерческой части. Как и везде, папа проявил умение работать. Директор завода Губайдуллин души в нем не чаял, и вскоре, они стали большими друзьями. Не только потому, что тот уважал в папе умного, общительного человека, но и потому, что завод стал выполнять планы, конечно, не без участия папы. Папа стал разыскивать нас, писал в соответствующие учреждения, и весной 42 года получил сообщение о нашем местонахождении. Я уже сейчас не помню точно, как это происходило. Помню только, что Маня ( через райисполком ) получила телеграмму: «Вас разыскивает Рейзенкинд Л.С.» Мне очень хочется написать, как я об этом узнала. Я работала учетчицей в пром.артели. Однажды, в конце рабочего дня я сидела в цеху. На душе было тоскливо, но хотелось думать о чем-нибудь хорошем: « А что может быть хорошего?», думалось мне, « Вот если бы нашелся папа!». И в это время через окно я увидела Сюлю. Она бежала ко мне и размахивала какой-то бумажкой. ( Мне теперь и самой не верится, но это было именно так!). Это была телеграмма: « Вас разыскивает Рейзенкинд Л.С.» Вскоре папа приехал в Иглино, с тем, чтобы забрать нас в Чистополь, где у него уже была приличная, по тем временам, квартира - деревенская изба на окраине города, на берегу Камы. Вскоре вся семья- папа, мама, Сюля, Маня и дети - переехали в Чистополь. Женечка - маленькая говорила, что они жили в «Типтиле». Когда папа приехал за нами, меня не было. Как раз перед приездом папы, я получила повестку из военкомата - меня призывали в армию, как и многих девушек, имеющих среднее образование. Нас, мобилизованных, направили в г. Уфа, где проходило формирование воинских частей. Но в этом деле была еще такая неразбериха, что никто не знал, куда нас приткнут, и, в конце концов нас временно распустили по домам. Мне повезло, я смогла перед армией повидаться с папой! Через несколько дней я снова должна была ехать в Уфу, но
теперь уже меня провожал мой папа. После окончания войны папа еще несколько лет работал на кожзаводе и жил в Чистополе. В начале 1944 года Сюля и Маня вернулись из эвакуации в Москву, им удалось отвоевать через суд нашу квартиру на Зацепе, которую занимали посторонние люди. Тогда и папа перевелся в Москву. Все наши дети называли папу Левой, а нашу маму – мамой. Когда Юлик и Игорь размышляли, почему это у всех детей одна мама, а у нас две, Игорь нашелся: « Это как лейтенант, бывает просто лейтенант, а бывает старший. Наша мама, как старший лейтенант, - «старшая мама».
Папа очень любил книги, с увлечением собирал книги самых разных авторов, и в его библиотеке были и русские классики, и Шекспир, и Бальзак, и Софокл, и Эсхил, и Аристофан, и Апулей, и Дефо, и Свифт. « Декамерон » и « Тысяча и одна ночь », и « Русские сказки », и многие другие. Папа был неравнодушен к музыке. Особенно он любил оперу и был знаком со всеми операми, которые ставились в Харьковском оперном, а потом и в Москве, в Большом театре. Он часто напевал кусочки из « Пиковой дамы », « Садко », « Иван Сусанин », « Князь Игорь », « Кармен », « Тоска », « Травиата », « Галька » - все и не перечесть!
Папа блестяще играл в преферанс. В кругу любителей этой игры, его считали королем, потому что он никогда не проигрывал!
Очень интересовался спортом, особенно футболом, буквально до самых последних дней. Летом 1955 года, когда врач предписал ему строгий домашний режим, из-за предынфарктного состояния, он не хотел пропустить какую-то важную игру своего любимого « Спартака » и после матча слег. Папа умер 4 июля 1955 года от четвертого инфаркта миокарды.
