Барон Штемпель  Николай Николаевич,

      Эта книга посвящена Наталье Евгеньевне Штемпель - другу О.Мандельштама и адресату нескольких его замечательных стихотворений. В нее вошли произведения О.Мандельштама (стихи, шуточные стихи, письма), так или иначе связанные с Н.Е.Штемпель, ее собственные воспоминания об О.Э.и Н.Я.Мандельштам, фрагменты из ее переписки (с Н.Я.Мандельштам, В.Т.Шаламовым, Э.Г.Герштейн. Н.И.Харджиевым и др.), а также воспоминания современников о самой Н.Е.Штемпель и посвященные ей стихи. Небольшое приложение посвящено памяти Виктора Гордина - одного из ближайших друзей Н.Е.Штемпель и ее соавтора по работе над альбомом и слайд-фильмом “Осип Эмильевич Мандельштам в Воронеже”. Книга проиллюстрирована фотографиями и рисунками. Многие материалы публикуются впервые.

Серия: Записки Мандельштамовского общества,  Издательство: Кварта, 2008, Объем: 372 стр.

Фото 1987 г.

«Железный плуг и стихотворца голос»

15.01.2011 06:30:42 

     Это был настоящий прорыв, когда тридцать лет назад, на второй день после 90-летия Мандельштама (а сегодня мы отмечаем уже 120 лет поэту), «Литературная газета» дала 57-строчную подборку его стихов «…Я тоже современник»«.

      Доселе не публиковавшиеся четыре полноценных стихотворения и пятое – четверостишие:

       Любил как друга, как единомышленника, как просто доброго и отзывчивого человека. И потому из-под его пера выходили строчки, которые он посвящал Наташе Штемпель. Были среди них и шутливые, которые впоследствии вошли в сборник «Извозчик и Дант», выпущенный в 1991 году в «Библиотеке «Крокодила». Среди прочего есть там и такие строки: 

Наташа, ах, как мне неловко 

Что я не Генрих Гейне! 

К головке – переводчик ейный – 

Я б рифму закатил: «плутовка». 

Наташа, ах, как мне  неловко! 

На Загоровского, на маму – 

То бишь, на божию коровку – 

Заказывает эпиграмму!

      Этот сборник в том же 1991 году мне подарила самая близкая подруга Натальи Евгеньевны Мария Викторовна Ярцева. 

       Из те, кто знал и общался с Мандельштамом, в живых на ту пору оставалось двое. У нас в Воронеже - Татьяна Олимпиевна Штемпель, жена брата Натальи Евгеньевны и в Киеве – Мария Викторовна Ярцева. С Татьяной Олимпиевной я тогда уже несколько раз встречался и записал всё, что она знала и помнила о поэте. Всеми правдами и неправдами узнав киевский адрес Ярцевой, как заполошный, бросился в столицу Украины. 

       Посодействовал моей поездке и тогдашний редактор «Коммуны» Алексей Михайлович Наквасин. Без лишних слов он подписал командировку. 

       Киев бурлил, перманентно митинговал и уже чувствовал себя «самостийным». 

       Был я там летом, а в ноябре в своём письме Мария Викторовна Ярцева так описывала тамошний политический климат: «Государственные мужи заседают в поисках путей для укрехпления разваливающегося хозяйства, а в магазинах по-прежнему унылая пустота, на базаре ошеломляющие цены на продукты. Разрушать всегда проще, чем создавать! Снова приходится переживать тяжёлое, смутное время». 

       Всё то же самое я видел и у себя дома в Воронеже, и тогда в августе в Киеве. 

       Никогда не верил ни в какую чертовщину и мистику, но то, что происходило со мной в Киеве в поисках мандельштамовских следов, всё больше меня убеждает, что без какой-то потусторонней (или тайной?) силы здесь не обошлось. 

      На Крещатике возле помпезного собора вовсю буйствовала толпа митингующих. По соседству, в сквере, на скамейках переводили дух те, кто уже успел выплеснуть словесную массу негатива и теперь набирались сил, чтобы вновь броситься в бой. 

       Скамеек пустых не оказалось, и мне пришлось присесть к троице безбожно спорящих. Ни я, ни они не обращали друг на друга никакого внимания. 

       Но вдруг из перехода появился какой-то странный тип – с большими залысинами и длинным болтающимся хвостом волос, стянутых резинкой. Фигура у него была диспропорциональная: короткие ноги-окорочка, туловище, расширяющееся к низу, голова непомерных размеров, словно астраханский арбуз. Но все бы ничего – всякое бывает в жизни! – очень страшными были глаза: ядовито-смеющиеся и одновременно надменные. 

       Он без спросу, раздвинув сидящих, втиснулся рядом со мной. Было это сделано настолько хамски, что митингующие соседи по скамейке смолкли, и один из них гаркнул: «Ну ты, поосторожней! А то счас двину!» Хвостатый, не обратив никакого внимания на это, повернулся ко мне и вкрадчиво пропел: «С чем к нам пожаловали? Не по Мандельштамову ли душу?» Я остолбенел. 

       - Откуда вам известно? 

       - Мне многие знания открыты, - продолжал вкрадчиво напевать неприятный незнакомец. – Многие… 

       В то время народ был помешан на мистике. Чумак заряжал воду с телеэкрана, и народ потреблял её от всех болезней и невзгод. И я подумал, что вот ещё один из предсказателей. Но грубо отшивать его не стал, не хотелось портить себе настроение. 

       «Да, интересуюсь Мандельштамом, - ответил как можно спокойнее. – Со студенческих лет». 

       - У вас там в Воронеже он многое написал, - опять огорошил меня хвостатый тип. – И считают, что лучшее. 

       - Вы и это знаете - что я из Воронежа? 

       - И это! – как-то взахлеб засмеялся он. – Я всё знаю, всё… 

       Мне не хотелось больше делить с этим всезнайкой скамейку, я поднялся и только направился прочь, как услышал вслед: 

       - Знайте, мы ничего вам не позволим вывезти в Россию, никакие документы. И даже не пытайтесь… 

       Я был просто ошарашен. «Кто за мной следит? Кому это надо? Глупость какая-то и чертовщина!», - размышлял я по дороге в музей, где как раз в то время ещё не сняли зимнюю выставку, приуроченную к 100-летию поэта. 

       Шёл и опасливо оглядывался. «Хвоста» не было. «Ну, слава Богу, отвязался», - подумал я и пошёл осматривать мандельштамовскую экспозицию. 

       Минут сорок рассматривал старые фотографии, стихотворные сборники и журнальные публикации ещё дореволюционной поры, как вдруг в окне увидел прижатое к стеклу и словно расплющенное лицо хвостатого незнакомца. Значит, он, скрываясь, неотступно шёл за мной следом. 

       Я вышел из музея. «Что вы за мной ходите?» - спросил его в лоб. 

       - А вот хочу и хожу! – с усмешкой ответил он. – Не позволю вам завладеть никакими документами. 

       - Да я и не за тем приехал, попытался его вразумить. 

       - Знаем мы, знаем вас, москалей! – ехидно прищурившись, погрозил он пальцем. 

       Подходил назначенный час встречи с Марией Викторовной Ярцевой. И я рванул бегом от неизвестного проходимца. Он – за мной. Вскочил в первый вагон трамвая, он успел во второй: стоял и корчил мне рожи. 

       Ну, наваждение какое-то! И всё-таки я оторвался: неожиданно выскочил из трамвая и кинулся в первый попавшийся автобус. С полчаса поколесил по городу и только потом вновь сел в трамвай. 

       Направился на улицу Маршала Тимошенко, в дом №1б к Марии Викторовне Ярцевой. 

       Больше я его не видел. 

       Скромная однокомнатная квартира старого человека – в то время Ярцевой было 82 года, и наша переписка с ней будет длиться ещё шесть лет, вплоть до её смерти, – где такая же старая, совсем не антикварная мебель и голые стены. 

       Она была рада мне, так как я ей привёз привет из родного Воронежа. Говорили мы долго, без умолку, и нить нашей беседы не исчезала. Вот по блокноту восстанавливаю: 

       - Ваше поколение только и узнало Мандельштама, что по песне на его слова, которую распевает Алла Пугачёва, - обронила Мария Викторовна. 

       - Это какую песню вы имеете в виду? – не понял я. 

       - Про Александра Герцовича, - пояснила Ярцева, - про еврейского пианиста и соседа поэта Айзенштада. Ну, вспомнили? 

       И для большей убедительности продекламировала (Ярцева, несмотря на свой возраст, очень многое помнила наизусть из Мандельштама): 

Жил Александр Герцович, 

Еврейский музыкант, 

Он Шуберта наверчивал, 

Как чистый бриллиант.

     Теперь мне всё стало ясно. И я даже продолжил: 

…Он музыку приперчивал, 

Как жаркое харчо. 

Ах, Александр Герцович, 

Чего же там ещё!

     - Ну вот, оказывается, помните! А вообще-то, мы знаем Мандельштама чуть ли не понаслышке, ведь сколько лет его не печатали. И любим, скорее, не за стихи, а за судьбу. Хотя ведь у него мера пережитого страдания была соизмерима мере таланта. 

       Рассказал я Марии Викторовне и историю, которую мне поведала Татьяна Олимпиевна Штемпель об одном герое стихотворения Мандельштама: 

От того все неудачи, 

Что я вижу пред собой 

Ростовщичий глаз кошачий – 

Внук от зелени стоячей 

И купец травы морской.

     Оказывается, Ярцева тоже была знакома с котом, любимцем Натальи Евгеньевны. Кот тот имел обыкновение сидеть на тумбочке, которая стояла рядом с огромным письменным столом, покрытым сукном. Кот был злющий, дикий, а глаза у него – точь-в-точь, как цвет сукна, зеленовато-изумрудные. О.Э.Мандельштама повадки кота занимали, и однажды он принёс такое весёлое, чуть-чуть с дьяволинкой стихотворение.

       Уходил я от Ярцевой уже вечером. Она мне передала хранившиеся у неё фотографии Мандельштама, его жены Надежды Яковлевны, свою с дарственной надписью, Натальи Евгеньевны Штемпель и негатив, на котором запечатлена вся семья Штемпель в 1946 году. 

       Последний снимок никогда не публиковался. А ещё записанное на какой-то полукартонке рукой Натальи Евгеньевны стихотворение Мандельштама «Автопортрет». 

       - По-моему оно не печаталось, - сказала Ярцева. – Во всяком случае, ни я, ни Наталья Евгеньевна напечатанным его не видели. 

       Вот оно: 

В поднятьи головы  крылатой 

Намёк – на мешковатый сюртук; 

В закрытьи глаз,  в покое рук – 

Тайник движенья  непочатый; 

Так вот кому летать  и петь, 

И славы пламенная ковкость, 

Чтоб прирождённую неловкость 

врождённым ритмом одолеть!

В новом полном собрании сочинений О.Э.Мандельштама, которое ещё полностью не вышло, стихотворение это есть. 

       Всё, что передала мне Мария Викторовна, я аккуратно завернул в листок бумаги, положил в нагрудный карман и заколол булавкой с обратной стороны рубашки. Простились, и я поехал на вокзал. 

       Билетов до Воронежа не оказалось, и мне пришлось до утра коротать время в вагонном отстойнике с какой-то шумной подвыпившей компанией. То и дело просыпался и хватался за карман рубашки – проверял, на месте ли фотографии и стихотворение. 

       Что за «черный человек», который взял меня «под колпак» в Киеве, то теперь у меня есть только одно мнение: «компетентные органы» решили проследить. По приезде в Киев, когда я попытался отметить командировку в редакции «Радянськой Украiны» - а в документе значилось, что я приехал собирать материал о Мандельштаме, – мне грубо ответили на тот счёт, что «пусть москалей отмечают в других газетах». И захлопнули дверь. 

      Вот я и думаю, может, они-то и позвонили «куда следует», чтоб «этого москаля проконтролировали»…

Источник: «Коммуна», №5 (25633), 15.01.11г.

Интересная публикация вспоминает Мандельштама и Наталью Евгеньевну  "Из архива Вашингтонского музея русской поэзии"

К 110-летию Осипа Мандельштама ( 1891-2001)   Юлий Зыслин   Я М А

Делится воспоминаниями Сергей Василенко.

      Довелось ему познакомиться и с Натальей Евгеньевной Штемпель, воронежской преподавательницей русского языка и литературы. Она была одной из немногих, кто отважился принимать Мандельштама у себя дома, когда в 1934 году поэт приехал в Воронеж в ссылку. В итоге они очень подружились, поэт называл её «ясной Наташей». Она сберегла многие стихи и переписку Осипа Эмильевича и Надежды Яковлевны периода воронежской ссылки.

      Во фрязинском музее представлены журналы «Подъём Подъём» и «Простор Простор» середины шестидесятых годов прошлого века, где были впервые опубликованы воронежские стихи поэта. Это был подарок Натальи Евгеньевны Штемпель Сергею Василенко, который сумел бережно и преданно сохранить крупицы творческого наследия Осипа Мандельштама. Благодаря его упорной работе и открылся этот музей. Пусть это случилось 120 лет спустя после рождения поэта. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда.

Мария АНОХИНА

"Как подарок запоздалый"

10 октября 2008. Разместил: admin

Эпоха жива мемуаристикой. Формула очевидная, причем жизнь подтверждает ее неустанно и систематически: как бы ни старались писатели и кинематографисты передать «шум времени» — в абсолютных величинах это удается только мемуаристам. Не отягощенными пи­сательскими амбициями в первую очередь.

Верность факту

      Они не претендуют на худо­жественность изложения, не выдумывают сюжетов и законов их развития. А лишь стараются быть верными факту и трактовать его с добрыми намерениями, освещая личным отношением к фигурантам. Именно в такой манере написана книга «Осип Мандельштам в Воронеже», изданная к 70-летию со дня смерти поэта. Авторов у нее несколько, но главный, бес­спорно, обособляется от про­чих. Потому как ему, точнее, ей Наталье Евгеньевне  Штем­пель, близкому другу Осипа Эмильевича — принадлежат воспоминания о воронежском изгнаннике, фрагментом из ко­торых открывается наша статья.

      Опубликованные в наиболее полном своем виде, эти уни­кальные воспоминания состав­ляют два первых раздела книги. За собственно текстами следует их фотоальбомная версия: кон­кретные строки проиллюстри рованы конкретными снимка­ми, которые — ценность не только для мандельштамистов. Рядовому воронежцу будет не­безынтересно узнать, как выг­лядели улицы города и его зна­ковые здания и сооружения в далеких 30-х, а любители поэти­ческого слова найдут в книге фотографии знаменитых поэтов и других людей, друживших с опальным Мандельштамом.

Дела альбомные

     Фотоверсию своих воспоми­наний «Альбом» Наталья Евгеньевна задумала сама, а в работе над воплощением этой идеи ей помогал университетс­кий ученый Виктор Леонидович Гордин, трагически погибший в начале 90-х. «Альбом», пишет в предисловии президент международного мандельштамовс-кого общества Павел Нерлер, представляет собой папку, в которую вложено около 60 листов плотного ватмана размером 59 на 42 см, каждый из которых имеет свой тематический сю­жет. На листе в определенной последовательности сочетаются наклеенные на ватман машино­писные фрагменты и фотогра­фии. Текстовые вставки это, как правило, краткие темати­ческие описания, принадлежав­шие Наталье Евгеньевне, а так­же фрагменты из стихов Ман­дельштама или из других его произведений. Фотографичес­кую часть представляют около 230 репродукций... Иными ело-" вами, «Альбом» предназначает­ся для медленного и вдумчивого рассматривания».

      Это как раз то, что для нас принципиально: живая деталь в реальном контексте времени и места. Но самое, на мой взгляд, выдающееся в новом издании это именно тексты Натальи Евгеньевны Штемпель, которые подобны июньскому дождю. Настолько свежи по восприя­тию передаваемого материала, непосредственны и отчасти не­предсказуемы.

Непосредственно — значит правдиво

      Творчество воронежской подруги Мандельштама по ма­нере изложения явно перекли­кается с воспоминаниями Ири­ны Владимировны Одоевцевой, автором бесценных всяком случае, для поклонников серебряного века русской поэзии книг воспоминаний «На берегах Невы» и «На берегах Сены». Та же легкость и непринужден­ность тона, не обремененная строгим соблюдением синтак­сических норм, та же свобода в использовании словаря не самого изысканного, но верного в фактологическом плане. В од­ном, к примеру, предложении глагол «быть» может встретить­ся энное количество раз в раз­ных вариантах и ничего! Чем тщательнее лакируешь текст тем более сухим он получается на выходе. Главное, что автор хотела не себя прославить, а за­печатлеть святые для нее вещи передать Мандельштама, че­ловека во всех смыслах нерядо­вого, в мелких деталях его слож-норечивой натуры, пристрастий и привычек... Замысел выполнен на «отлично», с легко читаемой ответственностью за сказанное. Столь желанные в доку­ментальной прозе приметы вре­мени - также в наличии.

«А в комнате опального поэта...»

      «Убранством комната мало отличалась от прежней: две кро­вати, стол, какой-то нелепый длинный черный шкаф, оче­видно, книжный, и старая, оби­тая дерматином кушетка, кото­рая стояла почему-то посредине комнаты. На ней всегда было холодно и неуютно. Так как стол был единственный, то на нем лежали и книги, и бумаги, стояли дым­ковские игрушки (их любила Надежда Яковлевна) и кое-ка­кая посуда. В шкафу действительно хранились те немногие книги, с которыми Осип Эмильевич не расставался. Помню старинное издание на итальянском языке его любимой «Боже­ственной комедии» Данте в кожаном пе­реплете с застежками, сонеты Петрарки, тоже в подлиннике; на немецком языке Клейст. о котоппм на писано замечательное стихотво­рение «К немецкой речи», сти­хи Новалиса, альбомы живопи­си и архитектуры и еще какие-то книги...»

      Завершается книга «Воро­нежскими тетрадями» Ман­дельштама, что оправданно ло­гикой внимания издателей к этой фигуре; ради чего, соб­ственно, сыр-бор? Мне, при­знаюсь честно, воронежский период творчества Мандельш­тама не кажется вершиной его поэзии, но то, что написано на «важных огородах», история литературы... Короче: единственный век­тор управлял мыслями и перья­ми создателей новинки во всей своей полноте и сочности показать воронежский период изгнанника, «вооруженного зреньем узких ос». Думаю, для людей, понимающих масштаб Мандельштама и его роль не только в русской, но и мировой литературе, книга явилась тем «подарком запоздалым», о кото­ром долгое время и мечтать-то было по меньшей мере наивно.

Могила Натальи Евгеньевны Штемпель 

____________________________________________________________________________________________________________

   Автобиография

Штемпель (Смирновой) Зинаиды Семеновны

 Я родилась в станице Архангельской Краснодарского края в семье служащих. Мой отец Смирнов Семен Филиппович родился в ст. Кирпильской Краснодарского края в 1911 году. Работал милиционером. В самом начале Великой Отечественной войны ушел на фронт и пропал без вести в октябре 1941 года. К сожалению,  я о нем ничего не помню, а мама рассказывала, что он был добрый, хороший человек и они очень любили друг друга. А поженились они когда папе было 18 лет, а маме – 17. Больше мама замуж не выходила. Меня очень любил дедушка Филипп Карпович Смирнов. Он был приказчиком в магазине родителей своей будущей жены Феодосии. В дальнейшем работал в торговле. Феодосия Абрамовна была на 15 лет старше дедушки. Они имели только одного сына – моего отца. Семья была по вере – староверами и исполняла все её каноны. В последние годы жили в селе Малороссийском Тихорецкого района. Бабушка никогда не работала.

    Мама, Смирнова Вера Федоровна (Рассветаева) родилась в станице Кирпильской Краснодарского края 10 октября 1912 года в семье Кубанских казаков, занимающихся земледелием.

После гибели отца стала жить самостоятельно. Окончила училище медсестер-воспитателей дошкольных детских учреждений. Более 40 лет проработала в ясельных группах детских садов. Очень любила детей и все стремились отдать своих чад к ней в группу.

Она была красивой женщиной. В молодости имела большие косы. Всегда следила за своей внешностью. Знала много детских игр, стихов, сказок, которые рассказывала своим внукам, моим детям, а потом и правнукам. Заботилась о них, помогала воспитывать.

Я была её единственноё дочерью, и она сделала все, чтобы я получила высшее образование.

С октября 1942 года по март 1943 года мы с мамой находились на оккупированной территории в г.Ставрополе. Было страшно и голодно. Я училась в 4 классе. Писала на газетах при лампе или коптилке. Немцы считали, что советским людям 4-классного образования достаточно. После освобождения закончила 4 класса и стала учиться дальше.

В годы войны, меня и моих двоюродных сестер и брата отправляли в село Дивное к дедушке (маминому отцу – Федору Аникеевичу), куда их сослали после раскулачивания. Он меня и Веру (дочь маминой сестры) называл «бурьяном», т.к. мы были Смирновой и Пономаревой, а детей сына своего Любу и Колю родными, т.к. они были Рассветаевы. Но это он говорил шутя, т.к. любил нас всех беззаветно. Это был веселый, трудолюбивый человек. В колхозе занимался лошадьми, а дома были корова, овцы, гуси, утки. Я с большим удовольствием ездила верхом на лошади.

Бабушка Фитиния Филипповна была болезненной женщиной и вела домашнее хозяйство. В Гражданскую войну дедушка служил в Красной Армии, и непродолжительное время был шофером у К.Е.Ворошилова, а больше любил Р.М.Буденного и называл его «настоящим казаком».

В их семье было три дочери и три сына, а бабушка Фитиния была из семьи, где было 18 детей.

За свои школьные годы я училась в 11 разных школах, а в 1947 году мы приехали в г. Новокубанск (бывший совхоз Хуторок им. И.В.Сталина), где я закончила 10 классов с серебряной медалью. 

В 1950 году в парусиновых туфлях начищенных зубным порошком, с «семисезонным» пальто в чемодане, забравшись на верхнюю полку вагона, я уехала в г. Ленинград и поступила в Ленинградский гос.университет им. А.А.Жданова на биолого-почвенный факультет. Мама мне материально помочь не могла. Я должна была жить и учиться на стипендию. Всю свою жизнь я благодарю ленинградцев за помощь, которую они мене оказывали, и делали это очень деликатно. Приглашали позаниматься и кормили обедом, просили пожить у них, придумав какую-нибудь причину. А я как губка впитывала в себя любовь к городу, музыке, театру.

Семья моего мужа ещё до нашей встречи.

Евгений Александрович, Антонина Александровна и

молоденький Борис Евгеньевич Штемпели

На каникулах мы с Борисом Евгеньевичем приезжали домой. А летом 1953 года вдруг обратили особое внимание друг к другу. В январе 1954 года мы поженились. Так же продолжали жить и учиться, он – в Москве, а я – в Ленинграде. В мае 1955 года у нас родился сын Сережа.

После окончания университета была направлена в аспирантуру Академии медицинских наук в г. Москву. От аспирантуры отказалась и работала лаборантом в научно-исследовательском институте.  

Мы снимали маленькую комнату (8 кв.м), материально было тяжело и мы 6-месячного Сережу увезли к моей маме в с/х Хуторок. Помогал его воспитывать и Евгений Александрович.

В 1956 году Борис Евгеньевич закончил институт и его направили в г. Сарапул (Удмуртия) на электромеханический завод, конструктором. В августе мы переехали. Получили комнату 15 кв.м в двухкомнатной квартире, а в начале 1957 года забрали к себе сына, маму и Евгения Александровича. Как же мы весело жили. Борис Евгеньевич любил шутить, придумывал всякие забавы. Хохотали до слез.

Летом 1957 года Министерство авиационной промышленности образовало в Сарапуле Конструкторское бюро электрооборудования самолетов. Борис Евгеньевич стал зам.главного конструктора.

Меня пригласили на завод. Главный инженер спросил, чем я занималась? Я ответила: «влияниями на сокращение сердца лягушки». Он сказал, что именно такой специалист им и нужен. Будете заниматься влиянием различных химических веществ на электрические приборы.

Пришлось переучиваться. И из меня, биолога по образованию, муж и окружающие люди сделали инженера химика-органика.

Нам дали две комнаты в трехкомнатной квартире, а через год и все три. У нас было много друзей, мы ездили на рыбалку, за грибами, купались в Каме, шили к праздникам детям и себе карнавальные костюмы. Часто собирались у нас пошуметь, поужинать. Я и сейчас перезваниваюсь с оставшимися друзьями в Сарапуле.

Я работала секретарем комсомольской организации завода и была направлена на Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Г. Москву от молодежи Удмуртии.

В это время маме пришлось уехать ухаживать за своей больной мамой, Борис Евгеньевич уехал в командировку, а с маленьким Сережей остался Евгений Александрович. Он отлично справился с этой сложной задачей. Шутя говорил: «Родители уехали на фестиваль, Сережа на горшке сидит, а я с «блондиночкой» развлекаюсь». Так он называл водку с белой пробкой, которую любил, но не увлекался.

В конце 1957 года он уехал в совхоз Хуторок. На него плохо действовали уральские холода. Умер в октябре 1959 года и похоронен на местном кладбище. У него был инсульт. Последний раз мы его видели в августе 1959 года. Приехали показать второго внука Евгения, который родился в июле 1959 года и был назван в честь дедушки.

Борис Евгеньевич с юности мечтал иметь свою машину и дом. И вот какое счастье, летом 1960 года мы покупаем машину «Волгу». Как много счастливых минут она нам доставила. Несколько раз мы на ней из Удмуртии приезжали на Кавказ. Побывали во многих городах нашей страны. Отдыхали всей семьей, и почти всегда с нами была мама. Она была на 13 лет старше Бориса Евгеньевича и ей с нами было интересно.

В 1963 году взяли к себе из интерната погостить на Новый год девочку (она была детдомовская) Свету Козлову. Мы к ней очень привязались, полюбили и после окончания ею школы забрали к себе. У нас в Кизляре она окончила техникум, работала на заводе. Выдали замуж, но жизнь не сложилась, и она уехала на строительство БАМа. Затем жила в Таллинне. Там вышла замуж за немца по национальности и в 1989 году уехала с ним в Германию. Это была чудесная девочка, очень любила нашу семью. Всегда была внимательной, приезжала в отпуска. Называла нас мама и папа, хотя официально мы её не удочеряли.

В январе 1992 года мы получили из Германии поздравительную открытку и связь порвалась. Все наши поиски пока ничего не дали.

В июле 1964 года у нас родилась долгожданная доченька Наташа.

В марте 1968 года Бориса Евгеньевича Министерство авиационной промышленности направило в г.Кизляр Дагестанской АССР главным инженером на вновь строящийся электромеханический завод. Наша семья переехала в апреле. За нами по приглашению Бориса Евгеньевича приехало в Кизляр из Сарапула 40 семей. Большая часть не прижилась и уехала, а часть осталась и стали их семьи нам близки, нашими друзьями.

Я работала на заводе начальником центральной химической лаборатории, а затем руководителем группы химиков отдела главного технолога.

В 1979 году решением Горкома партии города была направлена в городской отдел народного образования для организации межшкольного учебно-производственного комбината. После организации осталась директором. За организацию награждена грамотой Министерства просвещения СССР. Так же награждена многочисленными грамотами Дагестана и ГК КПСС. Вела большую общественную и просветительную работу. Была секретарями комсомольских организаций школы, университета, завода г.Сарапула. Секретарями партийных организаций отделов завода г. Кизляра и ГорОНО. Читала лекции. С группой председателей общешкольного родительского комитета была  на съезде в г. Москве. 

Нам из-за большой занятости не хватало времени для совместного общения, и мы любили, оставив детей на маму, посидеть вдвоем в кафе или ресторане, и говорить, и говорить.

Любили путешествовать. С туристической группой прошли 70 км, перейдя гору Семашко Кавказского хребта. Объездили горы Дагестана, побережье Каспийского моря и Кизлярские озера.

Борис Евгеньевич был удивительно терпеливым и добрым человеком. В нашей семье почти постоянно жил кто-то из моих родственников или просто понравившихся ему молодых людей. Он помогал им встать на ноги, получить образование, обзавестись  семьёй. Они и сейчас помнят его и благодарят.

Мне не понятно, почему муж никогда не говорил о своих родственниках. Я знала, что у него есть брат Виктор, а о сестре Наталье Евгеньевне он ничего не знал. Как-то мы в конце 50-х годов в совхозе Хуторок встречались с братом Евгения Александровича. Запомнилось, что он жил в Казани, а вот имени его я не помню.

Заезжали мы в Краснодарском крае к его двоюродной сестре, но связь быстро порвалась. Он всегда как-то без желания говорил о своих родственниках, но с большой теплотой вспоминал свою бабушку Анну Михайловну.

Семья наша была нерелигиозной, но принципы морали постоянно царили в ней. Я никогда не слышала бранного слова, даже когда рассказывались анекдоты. Самым большим ругательством было слово «крокодил».

13 июня 2000 года Бориса Евгеньевича не стало., а 23 апреля 2003 года ушла на 91 году жизни и моя мама. Она до конца была в полном сознании и потихоньку ходила.

В 2001 году заболела и я. Злокачественная опухоль мочевого пузыря. Операция, облучение. У Наташи в этом же году, от второго брака, родилась дочь Яночка и я после операции перешла жить к ней. С Наташей уже тогда жила и моя мама.

В 2008 году попала под машину. Раздробила коленный сустав. Говорили не буду ходить. Но благодаря мастерству махачкалинских хирургов меня поставили на ноги. Я очень люблю жизнь. Общаюсь с друзьями, переписываюсь со своей университетской подругой, друзьями в Сарапуле и Москве. Веду домашнее хозяйство, работаю на даче. Помогаю с учебой внучке Яне.

Зинаида Семёновна с семьёй дочери Наташи (муж её - Виталий и дочка Яна) Фото 2010 г.

У меня 3 внучки и 3 внука. А ещё 2 правнучки. Я их всех очень люблю и, конечно, хочу им счастливой жизни.

Справа налево стоят Зинаида Семёновна, Татьяна Михайловна и  мама жены Евгения Борисовича - Трубецкая Л.И.,

сидят - Юлия Евгеньевна, внучка Зинаиды Семёновны с Яной и Колесникова Е.С.  с Настей, самой маленькой девочкой

Фото 2006 г.             

Алексей Игоревич Тимченко,    

родился 25.07. 1985 года, закончил Дагестанский госуниверситет
по специальности инженер-микроэлектронщик.