|
|
|
 |
Лодыженский Михаил Михайлович
По прошествию времени и по мере накопления разрозненных сведений о каком-нибудь доселе тебе совершенно неизвестном человеке, внезапно наступает момент, когда из этих кусочков вдруг возникает картина реальной далекой жизни, и тогда поразительным образом изменяется отношение к нему. Он перестает быть просто «листиком» на родословном дереве, вновь обретает прожитую судьбу, становится интересен, и появляется желание узнать о нем как можно больше…
Мне хочется рассказать о неком Михаиле Михайловиче, о котором в родословной росписи Руммеля кратко упомянуто, что он родился в 1723, был действительным статским советником, членом Московского Опекунского Совета и умер до 1801 года. В принципе, для «листика» сведений достаточно. Возникает образ солидного чиновника, прожившего долгую спокойную жизнь в коридорах одной из бесчисленных контор, комитетов и советов.
Однако в той самой родословной имя-отчество Михаил Михайлович встречается в 18-19 веках всего однажды, и это сильно облегчает поиск в И-нете. Хотя, как я уже говорил, родословная далеко не полная и не свободна от ошибок. Так что, проверять надо!
Так вот. Первые же факты, выуженные из сети, никак не вязались с классическим чиновником. Судите сами. В 1763-64 годах по императорскому указу из Астрахани была снаряжена экспедиция для исследования восточного побережья Каспийского моря. Возглавляли ее капитан Токмаков и инженер-майор Лодыженский. К сожалению, в найденных мною документах было много драматических подробностей самой экспедиции, но не было имени-отчества инженер-майора. Поэтому, я просто отложил эти сведения в копилку не разобранных данных. Через некоторое время, в другом документе, посвященном следующей экспедиции на Каспий 1826-го года, я прочитал, что в прошлый раз эти берега посещал инженер М.М. Лодыженский. Но по-прежнему, отважный инженер-майор у меня еще никак не ассоциировался с Московским Статским Советником. На всякий случай отмечу, что должность «инженера» в те времена подразумевала исключительно инженера-строителя, поскольку никаких сложных машин и механизмов, работа с которыми требовала бы специальной подготовки, попросту еще не существовало.
Следующим интересным фактом стали воспоминания Державина. Да-да, того самого. Который «Пушкина заметил и, в гроб сходя, благословил». Оказалось, что Гавриил Романович в молодости был вполне отчаянным «вьюношем», и по его личной просьбе в 1774 г. в чине подпору¬чика он был командирован в распоряжение сначала гене¬рал-аншефа А. И. Бибикова, а затем князя Ф. Ф. Щербатова, командовавших войсками для усмирения Е. И. Пу¬гачева. Державин достаточно подробно описывает обстановку в Саратове при приближении войска Пугачева. В частности он неоднократно упоминает о некоем инженер-бригадире Михайле Михайловиче Лодыженском, который в то время был Главным судьей в Конторе Опекунства иностранных поселенцев. О нем же пишет и Пушкин в своих подготовительных записках к истории Пугачевского бунта. Надо сказать, что военный чин Бригадира соответствует гражданскому чину Статского Советника!
Теперь, похоже, надо немного рассказать о Поволжье тех времен.
…Обширные размеры колонизация иностранцев получила на основании манифестов Екатерины II 1762, 1763 и 1764 гг. Переселенцам гарантированы были отправление обрядов по их вере, свобода от платежа податей на определенное число лет, отвод земель в достаточном количестве, свобода от военной службы, невмешательство чиновников во внутреннюю их юрисдикцию. Для переселения иностранцев была назначена местность между Доном и Волгой (от с. Чердынского до Царицына и далее до безымянной реки, впадающей в Дон, затем вверх Доном до Саратовского у. и далее до о-ва Чердынского). Водворение переселенцев производилось округами, окружность которых определена была в 60 — 70 в., а площадь — такой, чтобы на ней могло быть поселено до 1000 семей; надел семьи определен был в 30 дес., причем каждой колонии отводились запасные земли "для будущих детей". Эти законоположения, обнародованные в Германии через наших посланников, вызвали там сильное движение; все, не имевшие ни крова, ни пищи записывались в колонисты: их манили не только обещанные льготы, но и получение кормовых денег (по 8 шиллингов в день со времени записки). Первые партии колонистов были неудачны как по нравственным качествам, так и по физическому развитию; они поселились в Саратовской и нынешней Самарской губ. и за время с 1764 по 1766 г. образовали 102 колонии; кроме того, часть колонистов поселилась в губ. Петербургской, Воронежской, Черниговской и Лифляндской. В 1770 г. вызов и прием переселенцев из-за границы был временно приостановлен… Для заведования делом колонизации и устроенными колониями манифестом 1768 г. была учреждена в СПб. "Канцелярия опекунства иностранных", имевшая "власть и преимущества, равные против государственных коллегий"; она получала ежегодно 200000 руб. на оказание помощи при переселении. Непосредственное заведование колониями возложено было на комиссаров, а в 1766 г. в Саратове учреждена "контора канцелярии опекунства иностранных", которой были подчинены комиссары.
«Саратовская контора опекунства иностранных была создана в 1766 г. для управления иностранными колонистами, преимущественно немецкого происхождения, появившимися в 1764 г. в Поволжье после ряда манифестов Екатерины II. Постановления Конторы принимались коллегиально Присутствием в составе трех членов и главного судьи. В обязанности членов Присутствия входило проведение периодических ревизий колоний, проверка деятельности сельских старост. В штат Конторы также входили казначей, секретарь, архивариус и регистратор. Конторе были подведомственны две межевые команды…»
Таким образом, деятельность конторы была достаточно разносторонней и хлопотной. И МихМих принимал в ней живейшее участие. В Своде законов Российской империи под №… за 17?? год есть любопытный документ. В нем говорится, что г-н Лодыженский неоднократно обращался в Сенат с просьбой разрешить перенести немецкие колонии с правого на левый берег Волги, как более пологий, плодородный и удобный для ведения хозяйства. Составитель документа в конце с удивлением отмечает, что до Лодыженского никто из Конторы Опекунства «с такою просьбою не обращался». Мол, а этому-то чего неймется?
Но хотя и хлопотная, но все-таки мирная жизнь Конторы резко переменилась с началом Пугачевского восстания. «Сводки с фронтов» были совершенно неутешительны, разрозненное сопротивление бунтовщикам результатов не приносило, и Пугачев неуклонно приближался к Саратову. К сожалению, в самом Саратове были совершенно не готовы к ведению обороны. Стародавние укрепления были ветхи, частью разрушены. А моральный дух жителей был весьма не высок.
«Должен сказать, — сообщал Держа¬вин … [князю] Щербатову о настроении населения Сарато¬ва,— что если в страну сию пойдет злодей, то нет надеж¬ды никак за верность жителей поручиться».
К тому же в городе царило двоевластие. Был комендант города, Иван Константинович Бошняк, которому подчинялся немногочисленный гарнизон, была Опекунская Контора, которая ему не подчинялась, и была Соляная контора, тоже самостоятельная.
«Саратовский комендант Бошняк жаловался астраханскому губернатору в период споров об организации обороны города на пренебрежительное отношение к нему со стороны главного судьи опекунской конторы Лодыженского и поручика Державина. (Г. Р. Державин был направлен от командующего правительственными войсками с секретной миссией – подстерегать Пугачева в Малыковке, на Иргизе и на Узенях. В период под-готовки Саратова к обороне он находился в городе и принял участие в спорах на стороне Лодыженского.) Астраханский губернатор, в свою очередь, писал в Сенат и просил, чтобы ему были даны полномочия распоряжаться деятельностью опекунской и соляной контор на период обороны города. Сенат послал соответствующие указы обеим конторам, но они были получены ими 2 и 8 сентября 1774 года, а нападение войска Пугачева на Саратов, как известно, состоялось еще 6 августа. Таким образом, отсутствие согласованности в действиях ведомств и единоначалия в городе повлекли за собой трагические последствия.»
Лодыженский, как бывший военный инженер, по просьбе коменданта разработал проект починки старых и возведения новых укреплений, но комендант просто не выделил людей для этой работы. А когда Лодыженский с Державиным, тоже военным человеком, решили выступить навстречу отрядам Пугачева, комендант им отказал, решив держать пассивную оборону. Результатом этой междоусобицы стал быстрый захват города бунтовщиками. Лодыженский, по словам Державина, в последний момент отплыл от города один на лодке, взяв с собой два сундука – один с документами и второй с городской казной.
Документов и книг, посвященных восстанию Пугачева, было издано достаточно, и интересующийся читатель легко сможет удовлетворить свое любопытство. Гораздо интереснее подробности экспедиции (а точнее, двух) на Каспий, в которой МихМих принимал участие. Причины, побудившие правительство снарядить ее были достаточно весомы. Первейшим было конечно желание укрепить государеву власть над этим стратегически важным регионом. Можно конечно попробовать углубиться в историю, поговорить о Хивинском и Бухарском ханствах, о пути в Персию…Сейчас, конечно, главной причиной назвали бы нефть, однако, в те времена, ее воспринимали скорее, как курьез. В докладе экспедиции говориться, что в некоторых местах, стоит только выкопать яму поглубже, как она со дна начинает постепенно заполняться этой самой нефтью. Берега Каспийские и прилежащие к ним территории в те времена были населены многочисленными племенами, когда враждующими, когда мирящимися между собой. И установление там царской власти из далекой Москвы было задачей отнюдь не простой. «До Царя далеко, до Бога – высоко», а здесь местный вождь и царь, и бог, и судья. И чтобы не провоцировать заранее недовольство местного населения, для экспедиции была составлена «легенда». Дескать, никаких глобальных планов у государыни нет, а плывем, мол, для осмотра старых русских крепостей и места приглядываем, чтобы пару новых поставить. Для вашей же защиты. По пути проводился тщательный осмотр местности, промерялись глубины, уточнялись карты. Любой сход на берег был сопряжен с опасностью, поскольку не было известно, кто хозяйничает в этом конкретном месте, и не произойдет ли вооруженной стычки с местными. К тому же, экспедицию пришлось срочно прервать, из-за «поголовной цинги». Продолжена она была лишь на следующий год. Результатом стала подробная карта обследованной местности, доклад о народностях, населяющих ее, об их отношениях между собой и к государыне-матушке. Видимо, результаты были вполне удовлетворительные, так как следующая крупная экспедиция в тот район была отправлена только в 1826 году, т.е., через 60 лет, и в отчете о ней постоянно сравниваются данные с той, с первой.
Вот такой интересный жизненный путь выпал на долю Михаила Михайловича. Сначала – лейтенант инженер артиллерийского ведомства в Астрахани, затем – участник двух географических экспедиций, потом – служба в Саратовской Конторе Опекунства, затем – повышение, перевод в Москву на почетную и не слишком хлопотную должность в Московском Опекунском совете (с марта 1783 по сент. 1797).
«Опеку́нский сове́т — основанное в 1763 году государственное учреждение Российской империи, ведавшее делами Воспитательного дома, таких банковских учреждений как Ссудная касса (выдача денежных ссуд под залог недвижимости), Сохранная и Вдовья казна (с 1772 года), осуществляющего управление некоторыми женскими, ремесленными и художественными училищами. С 1772 по 1873 год существовало два независимых, но совершенно одинаковых по устройству и значению совета (в Москве и Санкт-Петербурге).»
Надо сказать, что героический образ МихМиха был несколько подпорчен в конце его карьеры. С 1783 года (т.е., непосредственно при вступлении в должность в Совете) он и двое других чиновников были поставлены опекать Московский Воспитательный дом.
«… Незадолго до своей смерти, 28 октября 1796 года, Екатерина II учредила именным указом «комитет как для приведения того [Московского] дома в надлежащий и законам соответственный порядок, так и для усовершенствования учреждений касательно обоих воспитательных домов [Московского и Петербургского] к лучшей их выгоде и пользе» во главе с графом Х. С. Минихом. В комитет входил … князь А. М. Голицын, сенаторы М. М. Измайлов, А. М. Дмитриев-Мамонов и А. А. Ржевский [96] . Комиссия эта проработала до начала марта 1798 года и сдала дела императрице Марии Федоровне, «главноначальствующей над воспитательными домами» [97] . Назначенный ею в 1797 году главным попечителем граф Яков Ефимович Сиверс провел полную ревизию Воспитательного дома и вскрыл гигантские финансовые злоупотребления не только Г. Г. Гогеля и Опекунского совета, но и других служителей, в частности, докторов Воспитательного дома, выписывавших рецепты опекунам, и аптекаря Егора Буттера, выдававшего им бесплатно лекарства из аптеки: Гогелю на сумму 1008 руб. 6 коп., а опекуну М. М. Лодыженскому на сумму 828 руб. 58 коп. [98] На этот раз Гогель, а вместе с ним Лодыженский и И. М. Арсеньев были исключены из числа опекунов…»
Напомню, что было МихМиху на тот момент уже 73 года. Интересно, что это за сумма такая ставится ему в вину. Давайте посчитаем! 828 руб 58 коп разделим на 13 лет (срок пребывания его на этой должности) и получим 63 рубля 74 коп в год или 5 руб 31 коп в месяц. И это исключительно лекарства! Даже не живые деньги, а пилюли с микстурами. Вот я и думаю. А теперешний чиновник ранга начальника главка, тратящий, скажем, 5 тыс. казенных рублей в месяц на лекарства, мог бы быть уволен за злоупотребления?
Вы спросите, а в чем, собственно, интрига этой истории? Подумаешь, нарыл фактов и выстроил их в хронологическом порядке… А дело в том, что только в одном документе, и только в одной его строчке, я прочитал: «…инженер-майора Лодыженского, что нынче в Москве опекуном…». А до этого руководитель экспедиции и Московский чиновник должны были считаться разными лицами. Пока не доказано обратное.
PS Недавно мой любимый гугл.букс предоставил мне документ, который без него я бы врядли когда нашел и прочитал. В журнале Исторический Архив №3 есть статья про знаменитого русского зодчего Василия Ивановича Баженова, который построил множество великолепных зданий, включая Михайловский дворец в Петербурге и дом Пашкова в Москве. С 1767 года в течение 8-ми лет он по поручению Екатерины создавал проект реконструкции Московского Кремля, который, в силу разных обстоятельств отнюдь не художественного толка, так и не был реализован.
Для производства работ в Кремле была создана специальная «Экспедиция Кремлевского дворца», в которой служили многие инженеры, строители, художники, архитекторы, и, как теперь говорят, менеджеры. Так вот Баженов, будучи уже признанным, известным в Европе, мастером, и состоя в этой Экспедиции, в 1778 году пишет жалобу на высочайшее имя о том, что его заслуги недооценены и приводит в пример одного из членов этой Экспедиции – Лодыженского, сетуя, что он, будучи гораздо младше Баженова, состоит уже в должности подполковничьей …
Автор статьи в сноске приводит некоторые подробности об упомянутом Лодыженском. А именно:
«Лодыженский Михаил – военный инженер второй половины XVIII века. В 1745-54 г учился в Сухопутном шляхетском кадетском корпусе; с конца 1750 г служил в Москве, в 1763-64 г в чине инженер-майора в Астраханском инженерном Департаменте, где занимался реконструкцией оборонительных сооружений Царицына, проектировал крепости на Каспийском море, позже, очевидно и в 1778 г состоял при Фортификационной конторе в Москве.»
Насчет кадетства, Астрахани и Каспия – согласен! Но вот в 1778 г МихМих коротал свои дни в Саратове, а отнюдь не в Белокаменной! Откуда же автор взяла эти сведения? Очень просто. Достаточно просмотреть Всероссийский Адрес-Календарь за этот год, и становится ясно, что в Экспедиции строения Кремлевского дворца действительно состоял Лодыженский. Но не Михаил Михайлович, а Аполлон Васильевич! Человек тоже интересной судьбы, о котором я как-нибудь расскажу. В данном случае автора статьи подвела достаточно редкая фамилия и убеждение, что в строительной организации должен работать инженер, хотя Апполон Васильевич таковым отнюдь не был. Он был, как сегодня говорят, «менеджером».
Страницы: 1 2 #
| |
Текущий рейтинг темы: Нет |
|
