|
|
|
 |
Гусарский полк, с которым выступил в поход корнет Романов, входил в состав первой действующей армии и уже в начале августа 1914 года получил боевое крещение в Восточной Пруссии. По состоянию здоровья князь удерживался при штабе, ему поручено было вести полковой дневник, чем он и занимался со всей ответственностью. Однако штабная должность не могла удовлетворить желавшего подвигов молодого человека, и он рвался в строй. Наконец, его перевели во 2-й эскадрон. Офицеры эскадрона очень полюбили Олега и были с ним в самых дружеских отношениях. 6 августа в составе Лейб-гвардии Гусарского полка 2-й гвардейской кавалерийской дивизии он получил боевое крещение бою под Каушеном, одном из самых знаменитых боёв Второй Отечественной войны.
В тот день противник закрепился дальше в деревне Каушен, немецкая пехота и артиллерия обрушили оттуда бешеный огонь на конногвардейцев, кавалергардов из 1-й бригады 1-й Гвардейской кавалерийской дивизии. Им приказали спешиться. Кирасирская гвардия пошла на германские батареи, расстреливающие их в упор, в полный рост. Шквал свинца и картечи косил, но гвардейцы, заваливая поле телами, откатывались лишь для того, чтобы снова подняться и идти в огонь. Гибла кавалерийская элита в пешем строю, от дыма и пороховой гари день стал чёрен, наступление захлёбывалось.
Целым в резерве остался один-единственный эскадрон Конного полка, как будто и существовавший на те случаи, когда геройство последних оставшихся в живых или оправдывает исторический гвардейский завет: «Гвардия умирает, но не сдается!» - или побеждает, совершая немыслимое. Это был 3-й шефский конногвардейский эскадрон Его Величества под командой ротмистра Петра Врангеля. Царский эскадрон уцелел, потому что по традиции охранял полковое знамя. Но, вот, и он был брошен в атаку.
- Шашки к бою, строй, фронт, марш, ма-арш! – раздался зычный голос ротмистра.
Конники выпрямились в седлах, словно на параде, потом пригнулись, выхватывая оружие, и ринулись в дымы и разрывы Каушена. Доскакать можно было, только примеряясь к местности. Врангель превосходно использовал ее: перелесок, пригорки, – чтобы под их прикрытием сблизиться с палаческой батареей, наглухо прикрытой мельницей. Эскадрон вдруг вылетел напротив нее в ста тридцати шагах и молниеносно развернулся. Изумленные внезапностью немцы ударили наудачу, не успев сразу изменить прицел. Эскадрон шел в лоб, не сворачивая, редея в грохоте пушек и визге пуль, предсмертном лошадином ржанье и свисте осколков. Все его офицеры, кроме командира, и 20 солдат нашли смерть в этом отчаянном броске. Коня Врангеля, обливающегося кровью от девяти картечных ран, сразили под ротмистром уже около вражеских траншей. Барон вскочил на ноги и кинулся с шашкой к батарее. Сидя верхом на неприятельской пушке, он рубил немцев направо и налево. Остатки его эскадрона дрались на немецких позициях врукопашную. Так был взят Каушен.
Об условиях службы князя Олега и переживаемых им чувствах рассказывает его письмо отцу: «Не знаю, как и благодарить Вас, наши милые, за все, что Вы для нас делаете. Вы себе не можете представить, какая радость бывает у нас, когда приходят сюда посылки с теплыми вещами и с разной едой. Все моментально делится, потому что каждому стыдно забрать больше, чем другому, офицеры трогательны. К сожалению только многие забывают, что нас много и потому какая-нибудь тысяча папирос расхватывается в одну минуту и расходуется очень, очень скоро. Надо посылать много. У солдат нет табака, папирос, на что они очень часто жалуются: «Вот бы табачку али папирос!» Мы живем только надеждой, что на нашем фронте немцы скоро побегут, — тогда дело пойдет к концу. Так хочется их разбить в пух и со спокойной совестью вернуться к Вам. А иногда к Вам очень тянет! Часто, сидя верхом, я вспоминаю Вас и думаю, вот теперь Вы ужинаете, или Ты читаешь газету, или Мама вышивает. Всё это тут же поверяется взводному, который едет рядом.
Взводный мечтает в это время о том, что Бог поможет разбить немцев, а потом скоро придет время, когда и он, наконец, увидит семью. Такие разговоры с солдатами происходят часто. Иногда очень хочется увидеть Вас, побыть с Вами…
…Были дни очень тяжелые. Одну ночь мы шли сплошь до утра, напролет. Солдаты засыпали на ходу. Я несколько раз совсем валился на бок, но просыпался, к счастью, всегда во время. Самое неприятное — это дождь. Очень нужны бурки, которые греют больше, чем пальто.
Где Костя? Что он? Ничего не знаем. Слыхали и читали у тебя или у Татианы в письме, что его товарищ Аккерман ранен около него. Да хранит его Бог! Все за это время сделались гораздо набожнее, чем раньше. К обедне или ко всенощной ходят все. Церковь полна.
Маленькая подробность! Недавно я ходил в том же белье 14 дней. Обоз был далеко и все офицеры остались без белья, без кухни, без ничего. Варили гусей чуть не сами. Я сам зарезал однажды на собрание двадцать кур. Это, может быть, противно и гадко, но иначе мы были бы голодны.
Никогда в жизни не было у нас такого желания есть, как теперь. Белого хлеба нет! Сахару очень мало. Иногда чай бывает без сахару.
На стоянках картина меняется. Там мы получаем вдруг шоколад, даже какао, чай, папиросы и сахар. Все наедаются, а потом ложатся спать. Часто во время похода ложимся на землю, засыпаем минут на пять. Вдруг команда: «К коням!» Ничего не понимаешь, вскарабкиваешься на несчастную лошадь, которая может быть уже три дня не ела овса, и катишь дальше... Все наши люди здоровы. Передайте это пожалуйста их семьям. Макаров, Аверин, Кухарь (прислуга братьев) получили письма, первый даже несколько писем…
…Молитесь за нас. Да поможет Бог нашим войскам поскорее одержать победу».
27 сентября при наступлении на Владиславов Олег Константинович получил смертельное ранение. Генерал Н.Н. Ермолинский вспоминал: «…князь Олег, давно стремившийся в дело, стал проситься у эскадронного командира, графа Игнатьева, чтобы ему позволили с его взводом захватить зарвавшихся немцев. Эскадронный командир долго не соглашался его отпустить, но, наконец, уступил.
Все остальное произошло очень быстро. Преследуя отступающий неприятельский разъезд, князь Олег вынесся далеко вперед на своей кровной кобыле Диане…
Вот они настигают отстреливающегося противника... Пятеро немцев валятся, прочие сдаются…
Но в это время в князя Олега целится с земли раненый всадник… Выстрел.
И князь Олег падает с лошади...
Первыми подскакали к раненому князю вольноопределяющийся граф Бобринский и унтер-офицеры Василевский и Потапов. Первые два принялись перевязывать рану, а Потапов был услан за фельдшером и с докладом эскадронному командиру.
На вопрос, не больно ли ему, князь Олег ответил отрицательно. Общими усилиями раненого перенесли в близкий хутор, где фельдшер Путь сделал ему первую настоящую перевязку.
Увидав прискакавших на хутор братьев, раненый обратился к князю Гавриилу Константиновичу со словами: «Перекрести меня!», что тотчас же было исполнено…»
Олег страдал, и брат подал ему яблоко, которое он стал грызть от боли. Гавриил Константинович оставался при нем очень недолго, потому что ему надо было вернуться в эскадрон. С Олегом остался брат Игорь.
Раненого князя срочно доставили в госпиталь Вильно. В Пильвишках,по собственной инициативе он приобщился Святых Тайн, говоря, что тогда, наверное «легче будет». Олег Константинович быстро слабел. Ноги онемели, а пульс едва прощупывался. Всё же он находил в себе силы улыбаться, говорил, что чувствует себя хорошо. В госпитале князь получил телеграмму о своём награждении Георгиевским крестом. Н.Н. Ермолинский писал: «Нужно было видеть радость его высочества! Он с гордостью показал мне обе телеграммы, и я рад был принести ему свои поздравления». Навестивший раненого генерал-майор В.А. Адамович писал Великому Князю Константину Константиновичу: «Его высочество встретил меня как бы «не тяжёлый» больной. Приветливо, даже весело, улыбнулся, протянул руку, жестом предложил сесть… …Войдя, я поздравил князя с пролитием крови за Родину. Его высочество перекрестился и сказал спокойно: «Я так счастлив, так счастлив! Это нужно было. Это поддержит дух. В войсках произведёт хорошее впечатление, когда узнают, что пролита кровь царского дома»… …Его высочество был оживлён и сиял в счастливом для него сознании своих страданий. Мгновениями же были видны подавляемые им мучения».
Мученику становилось всё хуже. Силы слабели, сознание туманилось бредом. Чтобы как-то поддержать силы, страдальца поили шампанским, вливали в вену солевой раствор. В это время приехали его родители. Константин Константинович привёз умирающему сыну Георгиевский крест его деда.
- Крестик Анпапа! – прошептал князь Олег, потянулся и поцеловал белую эмаль. Вскоре его сердце остановилось…
Генерал Ермолинский вспоминал: «Светлое, детски чистое лицо князя было отлично освещено верхней лампой. Он лежал спокойный, ясный, просветлённый, будто спал. Белая эмаль, к которой он прикоснулся холодеющими губами, ярко выделялась на груди». Гроб почившего князя утопал в цветах. При перенесении его в Романовскую церковь народ сплошными массами теснился по улицам и площадям, многие плакали.
Еще 12-летним мальчиком Олег Константинович высказал желание быть похороненным в Осташеве – милом его сердцу подмосковном имении отца. А. Ф. Кони писал: «…В любимом им Осташеве, видевшем расцвет этой жизни, на высоком холме спит он вечным сном. Его сторожат развесистые деревья, кругом расстилаются далекие нивы, блестит в своих извивах река и приветливо высится церковь – все, что так чтил и любил он, - а сбоку, близко, его земное жилище, где, в смирении перед Высшей волей, пролилось о нем столько горячих слез…»
Всё время агонии рядом с братом находился князь Игорь Константинович, штабс-ротмистр лейб-гвардии Гусарского полка. Игорь был ближайшим другом князя Олега, всегдашним товарищем его детских игр. «Весёлый человек» - называли его сослуживцы на фронте. Сохранилась анекдотическая история, произошедшая с ним по зачислении в Пажеский корпус. Гордясь новым мундиром, князь старался всем представиться в новом качестве. Посетив в новом мундире и царскую семью, он хотел было уже традиционно поцеловать Вел. Княжну Марию Николаевну, но она отскочила в сторону:
Страницы: 1 2 3 4 5 6 #
| |
Текущий рейтинг темы: Нет |
|
