|
|
|
 |
Мамочка! Я в херувимском настроении после говения и придумал массу стихов. Как-то лучше пишешь после церкви — я это совсем искренно говорю — все мысли, все строчки полны кротостью тихого блеска восковых свечей, и невольно от стихов веет вековым покоем икон. Грезы чище, благороднее и слова льются проще…»
За участие в боевых операциях князь Палей получил чин подпоручика и Анненское оружие за храбрость. На фронте он не переставал писать стихи. Среди них особенно замечательным представляется «Молитва воина»:
Огради меня, Боже, от вражеской пули
И дай мне быть сильным душой...
В моем сердце порывы добра не заснули,
Я так молод еще, что хочу, не хочу ли,
Но всюду, во всем я с Тобой...
И спаси меня, Боже, от раны смертельной,
Как спас от житейского зла,
Чтобы шел я дорогой смиренной и дельной,
Чтоб пленялась душа красотой беспредельной
И творческой силой жила.
Но, коль Родины верным и преданным сыном
Паду я в жестоком бою —
Дай рабу Твоему умереть христианином,
И пускай, уже чуждый страстям и кручинам,
Прославит он волю Твою...
Первый сборник стихов Владимира Палея вышел в 1916 году и получил много отзывов. Федор Батюшков писал: «Трудно предугадать дальнейшее развитие таланта, которому пока еще чужды многие устремления духа и глубины души, но задатки есть, как свежие почки на молодой неокрепшей еще ветке. Они могут развернуться и окутать зеленью окрепший ствол». В ту пору князь свёл знакомство со многими известными поэтами, в частности, О. Мандельшамом и Н. Гумилёвым. Всего молодой поэт успел выпустить две книги, готова была и третья, но революция помешала её выходу.
Грядущую трагедию Владимир предчувствовал. Это предчувствие слышалось уже в строках 1916 года:
Ты весною окровавлена,
Но рыдать тебе нельзя:
Посмотри — кругом отравлена
Кровью черною земля!
Силы вражьи снова прибыли,
Не колеблет их война.
Ты идешь к своей погибели,
Горемычная страна!
Предощущал поэт и свой ранний конец. Это нисколько не угнетало его, а лишь побуждало работать больше и старательнее. Перед революцией он часами сидел за пишущей машинкой, печатая свои стихи. Моментально слагающиеся в его гениальном уме, они не нуждались в исправлениях. Казалось, что вдохновение не покидало его ни на миг. Такая лихорадочная работа беспокоила сестру поэта, Марию Павловну, которая посоветовала ему не спешить и шлифовать свои стихи. На это Владимир ответил с грустной улыбкой, что должен писать скорее, что всё, что переполняет его душу, должно быть высказано теперь, потому что после двадцати одного года она писать уже не сможет.
Уже сгустилась полумгла,
Но в небе, над землей усталой,
На золотые купола
Еще ложится отблеск алый;
Зовя к молитвенным мечтам
Того, кто сир и обездолен,
Кресты высоких колоколен
Еще сияют здесь и там,
Как будто солнца замедленье
На каждом куполе златом
Напомнить хочет нам о Том,
Кто обещал нам воскресенье...
Это стихотворение было написано в феврале 1917 года. К этому же времени относятся горькие строки поэта: «Мы докатились до предела / Голгофы тень побеждена: / Безумье миром овладело — / 0, как смеется сатана!» После отречения Государя по приказу Керенского Владимир с родителями оказался под домашним арестом. Мария Павловна предполагала, что гнев «временщика» был вызван написанной на него поэтом сатирой, сопровождавшейся им же нарисованной карикатурой. Стихотворения князя Палея того времени дышат тревогой и вместе с тем глубочайшей верой, молитвенностью. В дни Великого Поста им было написано стихотворение «Чёрные ризы»:
Черные ризы...Тихое пенье...
Ласковый отблеск синих лампад
Боже всесильный! Дай мне терпенья:
Борются в сердце небо и ад...
Шепот молитвы... Строгие лики...
Звонких кадильниц дым голубой...
Дай мне растаять, Боже великий,
Ладаном синим перед Тобой!
Выйду из храма —снова нарушу
Святость обетов, данных Тебе, —
Боже, очисти грешную душу,
Дай ей окрепнуть в вечной борьбе!
В цепких объятьях жизненных терний
Дай мне отвагу смелых речей.
Черные ризы... Сумрак вечерний...
Скорбные очи желтых свечей...
В происходивших событиях князь видел знамения Антихриста. После убийства священника в Царском селе он писал в дневнике: «Но что может быть хуже разстрелов, служба церковная в Царском запрещена. Разве это не знамение времени? Разве не ясно, к чему мы идем и чем это кончится? Падением монархий, одна за другой, ограничением прав христиан, всемирной республикой и — несомненно! — всемирной же тиранией. И этот тиран будет предсказанным антихристом... Невеселые мысли лезут в усталую голову. И все-таки светлая сила победит! И зарыдают гласом великим те, кто беснуется. Не здесь, так там, но победа останется за Христом, потому что Он — Правда, Добро, Красота, Гармония». К этому же времени относится стихотворение Владимира «Антихрист»:
Идет, идет из тьмы времен
Он, власть суля нам и богатство,
И лозунг пламенных знамен:
Свобода, равенство и братство!
Идет в одежде огневой,
Он правит нами на мгновенье,
Его предвестник громовой –
Республиканское смятенье.
И он в кощунственной хвале
Докажет нам с надменной ложью,
Что надо счастье на земле
Противоставить Царству Божью.
Но пролетит короткий срок,
Погаснут дьявольские бредни,
И воссияет крест высок,
Когда наступит Суд Последний.
Князь Палей постоянно вёл дневник. Его страницы, посвящённые тем трагическим дням являются бесценным историческим свидетельством и поражают глубиной постижения происходящего двадцатилетним поэтом: «Неужели наши потомки увидят в событиях 1917 года одну лишь удручающую картину? Одну лишь кучку людей, вырывающих друг у друга право на катание на моторах, и то время как страна голодает, а армия целуется с врагом. Неужели те, кто бескорыстно создал революцию, кто следовательно таил в душе блаженные и светлые идеалы, надеясь на возможность осуществления этих идеалов, неужели эти русские люди не чувствуют, сколько страшен и ужасен переживаемый Россией кризис? Творимое вырвалось из рук творителей… Всей России грозит позор и проклятие. Пора, пора опомниться, если мы не хотим дать миру плевать нам в лицо».
Но Россия не опомнилась. Арест по приказу Керенского не позволил Владимиру и его семье уехать за границу. Большевики же домашним заточением не ограничились. Родные надеялись, что фамилия Владимира позволит ему избежать общей участи, так как формально он не был Романовым, но 4 марта 1918 года князь был вызван в ЧК, где всесильный Урицкий предложил ему: «Вы подпишите бумагу о том, что Вы перестанете считать Павла Александровича Вашим отцом, и тогда сразу станете свободным; в противном случае Вы подпишите вот эту другую бумагу, которая будет означать изгнание». Разумеется, Владимир отверг это предложение и подписал бумагу об изгнании. Вместе с тремя братьями Константиновичами, сыновьями К.Р., и Великим Князем Сергеем Михайловичем он был выслан сначала в Вятку, потом в Екатеринбург и, наконец, в Алапаевск. Из Екатеринбурга Владимир писал в одном из писем: «Я весь дрожал, а когда после Крестного хода раздалось все более и более громкое „Христос воскресе!“ и я невольно вспоминал заутрени в Париже и в Царском, стало так тяжело, как будто ангел, отваливший камень от Гроба Господня, свалил его на меня». В ссылки им было написано одно из последних известных стихотворений:
Немая ночь жутка. Мгновения ползут.
Не спится узнику… Душа полна страданья;
Далеких, милых прожитых минут
Нахлынули в нее воспоминанья…
Всё время за окном проходит часовой,
Не просто человек, другого стерегущий,
Нет, кровный враг, латыш, угрюмый и тупой,
Холодной злобой к узнику дышущий…
За что? За что? Мысль рвётся из души,
Вся эта пытка нравственных страданий,
Тяжёлых ежечасных ожиданий,
Убийств, грозящих каждый миг в тиши,
Мысль узника в мольбе уносит высоко —
То, что растет кругом — так мрачно и так низко.
Родные, близкие так страшно далеко,
А недруги так жутко близко.
Известно, что в Алапаевске поэт много и плодотворно работал. По специальному разрешению комиссара юстиции города, ему было разрешено посетить местную городскую библиотеку, он вел дневниковые записи, но на сегодняшний день произведения Алапаевского периода не известны. Все они были утрачены, равно как и французский перевод «Царя Иудейского».
В ссылке Владимир близко сошёлся с Великой Княгиней Елизаветой Фёдоровной, с которой прежде почти не были знакомы. Мария Павловна вспоминала: «…Володя и тетя Элла по-разному помогали ободрять и поддерживать своих соузников... Володя был совсем необычайной личностью, и он, и моя тетя, до того как они умерли одной смертью, разделили дружбу, о которой он писал домой с великим воодушевлением».
В июне, в преддверии их убийства, царственные узники были подвержены строжайшему тюремному режиму. Алапаевские большевики не убили преданных слуг узников, но заставили их покинуть Алапаевск. Камердинер князя Владимира взял с собой его последнее письмо к родителям, в котором он описывал страдания и унижения, испытываемые узниками, и отмечал то, как его вера вселяла в него мужество и надежду. «Все, что меня раньше интересовало, — те блестящие балеты, та декадентская живопись, та новая музыка, — все теперь кажется тупым и безцветным. Я ищу правду, настоящую правду, я ищу свет и добро...» - признавался поэт.
Ещё в январе 1917 года Владимир писал: «Мы восходить должны, в теченье этой жизни, /В забытые края, к неведомой отчизне, / Навеявшей нам здесь те странные мечты, / Где свет и музыка таинственно слиты...» Бог судил ему подняться на высшую ступень «лестницы к святыне». Претерпев все страдания и мученическую смерть на дне глубокой шахты, куда изуверы живыми сбросили царственных узников, он наряду с ними был прославлен в лике святых новомучеников Российских. И звучит заветом всем нам строфы двадцатиоднолетнего мученика-поэта:
Мы этой жизнию должны
Достичь неведомой страны,
Где алым следом от гвоздей
Христос коснется ран людей...
И оттого так бренна плоть,
И оттого во всем — Господь.
Страницы: 1 2 3 4 #
| |
Текущий рейтинг темы: Нет |
|
