|
|
|
 |
Эта тяжелая зима кончилась, а весной Атос уговорил меня вместе с ним уехать на Алтай.
Надо сказать, что у Атоса была в крови забота о том, чтобы «спасать», «открывать глаза» всем заблудшим из его паствы. Я, конечно, была «заблудшей овцой» и спасать меня было для него естественно. И для меня уйти в самостоятельную жизнь стало необходимостью. Атос помог купить билет, приобрести кое-что из вещей, и мы отправились с пересадками в Новосибирске и Бийске.
Когда я уезжала, меня провожали на вокзал Кука, Лида и их веселые друзья. В трамвае хохотали, пили вино. Вдруг я заметила Володю. Он сидел один в темном углу - ехал тоже провожать меня. Мой отъезд был для него горем. После моего отъезда уехали и Щировские в Керчь. Кука вышла замуж за Юру Наседкина, а Лида - за Володю Смирнова.
Так кончилась моя глупая бездарная юность. Могла ли она стать другой, сложиться иначе?
Когда после папиного отъезда у мамы на руках оставалось нас четверо - была у Граменьки знакомая бездетная женщина. Ее муж инженер хорошо зарабатывал, и оба они хотели взять и усыновить ребенка. Я им очень нравилась, и они уговаривали маму отдать меня им. Если бы мама решилась на это, я могла получить хорошее образование и воспитание, стала бы другой. Но и потеряла бы что-то...
Второй случай - я упустила сама.
В те годы, когда я увлекалась Хукормушем, в Харькове при детской библиотеке образовался литературный кружок. Его члены время от времени делали доклады на литературные темы. Вера Евгеньевна дала мне туда направление. Я стала ходить в эту библиотеку, там было интересно. Вскоре мне поручили доклад о чем-то мне незнакомом, кажется, о Шиллере. Я хотела бы его подготовить, но мне не пришло в голову посоветоваться с библиотекаршей или с Верой Евгеньевной. Когда кружок собрался меня слушать, я не объясняя - почему - доклада делать не стала, чем очень всех удивила.
Был в этом кружке его глава, еврейский очень культурный мальчик. На одном из собраний он сделал очень для меня интересный доклад по роману Гюго «93-й год». Я тогда поняла, что в книге главное не голый сюжет, а отношение автора к событиям. Для меня это было ново. Этот мальчик ко мне относился очень доброжелательно, с интересом, но я пряталась в себя, боялась, что надо мной будут смеяться. Неужели это Лидины насмешки так изуродовали мою психику!
В библиотечную стенную литгазету я дала свои стихи, конечно, очень слабые (осень-кровь-любовь), но редакция признала их победителем в конкурсе. Это меня не утешило после провала с Шиллером, и я с досадой уехала в Хукормуш. Библиотеку эту потом разогнали. Но тогда там я могла бы войти в другой мир: пошла бы учиться, стала человеком...
Часть III. Сибирь
Итак, мы с Атосом отправились на Алтай. Когда доехали до Бийска, выяснилось, что в Ойрот-Туру ходят по определенным дням автобусы.
Ждать надо было несколько дней, и Атос решил нанять возчика с телегой. Так и сделали. Дорога шла степью по берегу Катуни. Горы, похожие на синие тучи, виднелись на горизонте. Выехали поздно и, когда стемнело, решили ночевать в поле.
Атос взял свою бандуру, мы спустились к самой реке, уселись, и Атос стал петь. Светила луна, чуть слышно плескалась о берег река. Кругом никого - ни деревни, ни людей... Утром, по росе приехали к Доррерам.
С тех пор, как Хукормуш перестал существовать, с его обитателями произошло много перемен. Условия жизни в маленькой, горной сибирской деревне были совсем иные, чем на Украине. Их опыт земледелия оказался тут ненужным. Кроме того, пошли обиды, разногласия. Тетю Нину взяла к себе в Москву ее дочь Ася. Распалось все их содружество. Из деревни перебрались в город, но уже врозь.
Злой рок преследовал семью. Когда уезжали из Харькова, каким-то образом их всех лишили права голоса. В Сибири об этом в общей неразберихе никто и не знал. Пришло время мальчикам служить в армии. Тетя Оля очень боялась этого (а вдруг война!). Ей кто-то сказал, что «лишенцев» в армию не берут, а отправляют в «трудовые лагеря». Что это такое (тюрьма, ссылка) она не знала, и сама заявила в военкомате, что ее сыновья призыву не подлежат. Их тут же забрали. Женю - в шахты, Лешу милиция оставила конюхом при своей части.
Стала Ася в Москве хлопотать о неправильном лишении прав. И не так скоро, но добилась (она работала в «органах»). Пришла бумага об этом. Алексея отпустили домой. А Женину бумагу положили под сукно. Потом, придравшись к чему-то, осудили его на 10 лет.
В армии тогда служили всего два года, Женя мог отслужить и еще специальность там получить. По глупости погиб.
Еще в семье Дорреров произошло событие задолго до моего приезда к ним.
Георгий Осипович Доррер в начале революции застраховал свою жизнь в Америке на 1000 долларов. Когда возник Торгсин, оказалось, что эту страховку можно получить. В Ойротии Торгсин назывался иначе (Золотоскупка), но тоже торговал на валюту и золото. Тете Оле открыли кредит. Благодаря этому, они не только безбедно прокормились, но и хорошо оделись. Мальчикам купили прекрасные дубленки, велосипед, ружье, девочкам - пальто, обувь, ткани и другое. Купили и жилье - небольшую избушку.
К моменту моего приезда - весь кредит был уже выбран, но осталась крыша над головой, одежда, обувь, кое-какие запасы.
Жила тетя Оля с Таней и Лешей. Катя (Роза) служила машинисткой в редакции газеты и снимала комнату вблизи от работы. Таня тоже стала машинисткой, а Алексей работал пильщиком на стройке. В то же лето и я устроилась сначала на временную, потом нашла постоянную работу и жилье. В выходные дни я с Таней, а то и одна ходила гулять по окрестностям города.
Ойрот-Тура - больше деревня, чем город, расположена в долине предгорья. Ее окружают невысокие холмы, покрытые разнообразной растительностью. Природа вокруг Ойрот-Туры была красива всегда. Но осенью становилась особенно прекрасной. Всевозможные оттенки красного, оранжевого, желтого от светло-зеленого до густой охры - яркими коврами закрывали склоны холмов и гор. И строгим контрастом на этом фоне стояли высокие темные, почти черные узкие пирамиды пихт. Это было какое-то пиршество для глаз... После Украины, еще не пришедшей в себя от раскулачивания, жизнь на Алтае казалась мирной и уравновешенной. Меня поразило, что в траве попадались цветы - лилии, пионы и другие, которые я знала, как садовые. Здесь они росли дико.
Трава густая, сочная, разнообразная - выше в гору - одна. Возле небольшой реки, быстро бегущей по камням - другая. Смородина - и красная, и черная - целыми зарослями, черемуха, земляника - все меня восхищало.
По горам ходить было мне непривычно, и я уставала. Зато, какой великолепный вид открывался, когда, с трудом взбиралась на ближнюю гору - Тугаю. Целая перепутанная цепь голубых вершин, уходящих вдаль, зовущих к вечности, к возвышенным чувствам...
И население в Ойрот-Туре было необычным для сибирской деревни. Там, наряду с коренными жителями находилось немало интеллигентных людей, сосланных из центральных городов, даже из Москвы.
По-прежнему я видалась с Атосом, но как-то реже. Ему ближе была Катя - Роза с которой они дружили с детства. Атос познакомил меня со своими друзьями. Один из них, некий Борис, стал за мной ухаживать, всюду хвалил мою наружность. Кажется, Атосу это не понравилось. Борис писал плохие стихи, был связан с редакцией местной газеты, радиокомитетом. Не относился к ссыльным, пожалуй, наоборот. Еще был один еврей - троцкист, не помню его имени (кажется Семен Львович) у него было много хороших пластинок с оперными записями. Я ходила к нему слушать музыку. А многие считали, что у нас роман. Но ничего подобного не было. Работать я поступила в радиокомитет секретарем. Передачи велись на русском и алтайском языке. Там сотрудничали музыканты - пианистка, певцы, диктор-женщина. Все они были либо ссыльные, либо из бывших, оставшихся после гражданской войны. И был еще ойрот-алтаец со своим примитивным струнным инструментом.
Этого алтайца звали Кучияк, что по-ойротски значит собака. Он рассказал - почему такое имя ему дали. У его родителей умирали новорожденные дети, и чтобы шайтан не взял и этого мальчика, мать всегда клала его у входа в юрту, где лежали собаки, чтобы шайтан посчитал, его тоже собакой и не взял...
Кучияк был пожилой ойрот, пел по радио свой унылый фольклор. Я было загорелась желанием перевести эту легенду на русский язык. Начала было уже, но так и не довела даже до середины. Эта работа требовала много-много времени - бесконечные повторы о том, каков был герой, какая у него лошадь и т.д.
В это время был уже напечатан в центральной прессе киргизский фольклор «Манас». То, что пел Кучияк, было очень похоже. Моя работа показалась бы плагиатом.
Приглядевшись ко мне, председатель радиокомитета предложил мне совместить и работу для вещания. По его совету я ходила в разные учреждения и предприятия, брала у них сведения и обрабатывала для «последних новостей» по радио. Это могли быть первые шаги в журналистику.
Этой зимой я жила одна. В комнате была только русская печь. Для тепла ее следовало топить долго, хорошими дровами, вовремя закрывать. Ничего этого у меня не делалось. Молоко, которое я с вечера брала у хозяйки - к утру превращалось в кусок льда. Варить еду фактически было негде и не в чем. Наконец, хозяин, боясь, что в подвале замерзнет их картошка, поставил, мне железную печурку. Но все равно я не умела покупать дрова - их продавали только возами (санями), а я, плохо разбираясь, купила сырые, осиновые...
Но я как-то не унывала. Писала стихи - никому их не читала:
Пламенеют ненужные зори,
Прорастают бессмертные зерна,
В непонятные страшные сферы
Нас, кружа, увлекает земля...
Тихо, робкими травами зарастают дороги
А поля по-осеннему серы,
И ночи холодны и темны и тревожны.
Завтра в девять на службу, а ночь так темна.
Не проспать бы, не опоздать...
И сквозь лай полуночных собак,
Сквозь неласковый шепот часов
Начинаю я слышать далекие гулы.
Это рушится, тает мой город любимый
И вода заливает недвижный гранит.
Выше бешенства волн и над пеной
Только ангел простер золоченую тонкую руку.
А из дальних болот, из лесов, где туманы и мхи,
Долетает забытая странная песня,
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 #
| |
Текущий рейтинг темы: Нет |
|
