|
|
|
 |
Тогда мама решила снять на лето комнату в ближайшей деревне. Выбор пал на Мохначи, село вблизи г. Чугуева, где был сосновый лес, река, там мы были обычные дачники. Относились к нам местные жители только с желанием чем-то поживиться, недоброжелательно. Какой-то старик однажды выгнал Куку хворостиной из ручья, где она купалась. Мы к такому отношению не привыкли. К тому же жителями вМохначах были - «кацапы», их язык казался неприятным. Жизнь там к тому же была дорогой, и больше туда не ездили.
И тут однажды мама встретила на базаре свою родственницу Ольгу Даниловну Доррер. Революция потрепала ее страшно, и теперь она жила у своей сестры Бич-Лубенской, вблизи Харькова. Звала приехать. У Ольги Даниловны тоже было четверо детей нашего возраста - два мальчика и две девочки.
Катя охотно с ней поехала. Вернулась она в полном восторге. Деревенская, любимая ею жизнь у Бич-Лубенских сочеталась с увлечением поэзией, литературным творчеством и дореволюционным прошлым.
В то же лето вместе с Катей туда отправилась и я. Было ли это ошибкой в моей жизни?
Бич-Лубенский хутор - уникальное соединение самых различных людей и судеб. Его бывший хозяин -украинский литератор Бич-Лубенский Константин, переведший на украинский язык Энеиду - не так, как Котляревский, а вполне серьезно и полностью - давно умер. Осталась - его жена Анна Даниловна (тетя Нина) и пятеро дочерей. Наиболее экстравагантно судьба сложилась у одной из них - Елены Константиновны.
Увлечение романом Дюма перешло в странность, граничащую с ненормальностью. Она хотела быть мужчиной. Сначала они с сестрой играли в мушкетеров. Имя Атос (с ударением на первой букве) заменило имя Лёля. Дальше - больше. Они обе ходили только в мужской одежде. Каким образом Атосу удалось под видом мужчины (молодого парня) побывать в Персии - не знаю. Кажется, на обратном пути ее задержали на границе. Вернувшись домой, она жила как бы на особом, привилегированном положении.
Когда я туда приехала, меня все поразило. Участок на небольшой возвышенности, какой-то скучный, почти без зелени. Ни пруда, ни реки. Даже колодца не было. Воду брали из криницы на лугу под горой.
Одноэтажный дом, довольно большой, какой-то нелепый. Вдоль всего фасада шла застекленная галерея с входом в дом. Она кончалась дверью в большой просторный хлев. Там стояли коровы и лошади.
В комнатах вдоль стен сделаны высокие закрома с разным зерном. Они наглухо закрывались досками, а сверху постланы постели. Там спали. Настоящих кроватей было всего две или три.
Можно было подумать, что такое количество зерна в доме обязательно привлечет мышей. Но их не было.
Каждый из одиннадцати человек, живущих в доме, имел свою кошку, За обедом кошки сидели на коленях у своих хозяев, интересуясь содержимым тарелок...
Жили в этом доме: Бич-Лубенские - тетя Нина, ее дочери; Маруся - (старая дева) официальная владелица усадьбы и земли, Наташа (вдова) с дочкой Валей - моей ровесницей, Катя (под названием Максим) и Атос.
Дорреры: Ольга Даниловна (тетя Оля) и ее дети - старшая Катя (Роза) Женя и Леша - мальчики, и Таня -моих лет. У всех были двойные и тройные имена и прозвища, так как всегда во что-то играли.
Дорреры появились у Бичей после революции, спасаясь от репрессий, в которых погиб глава семьи.
Они взяли на свои плечи все основные тяготы земледелия. Мальчики, тогда еще подростки, научились пахать, сеять, косить, скирдовать, ухаживать за скотом.
Девочки с матерью пололи, сажали, вязали снопы, гребли сено, делали другие крестьянские работы.
Тетя Нина вела кухню - еды варить надо было много. Она же заведовала молоком, перегоняла на сепараторе. Сливки продавали в городе, куда ездила Маруся и с ней иногда тетя Оля.
Хозяином - распорядителем работ был Максим (т.е. Катя Бич-Лубенская в мужской одежде). Назвать ее, или там более Атоса, в женском роде - ты была, ты хотела - не смела даже их родная мать - это воспринималось как оскорбление - разражался скандал...
В те годы распространились сокращенные названия: - совхоз, исполком и т.д. Свой хутор Бичи тоже переименовали, стали называть его «Хукормуш» (Хутор Королевских Мушкетеров).
Хукормуш свалился мне на голову, как обвал. Меня приняли на равных. Я тоже писала (плохие) стихи, не отказывалась работать в поле и дурачиться по вечерам и в воскресенье - была своя.
После домашних ссор и Лидиных оскорблений, обид и насмешек - здесь я как будто нашла себя.
От работы мы, конечно, уставали, но все равно вечером после ужина и в воскресенье дурачились, выдумывали всякие забавы. От всех трудов был освобожден только один человек - Атос.
Атос был как бы закваской в духовной жизни молодежи. Сочинял и ставил спектакли, танцы. Придумывал из ничего костюмы, грим, руководил нашим хором, когда пели. Сам пел под бандуру...
После нашей умеренно интеллигентной («бывшей дворянской») семьи все казалось новым. У нас любимым поэтам был А.К.Толстой, его сатира, лирика, особенно на темы Древней Руси. Нам нравился «Князь Серебряный». Охотно читали «Соборян» Лескова, его же хроники. Лида увлекалась трилогией Сенкевича. Читали много, но поверхностно.
А тут все было иначе. Новые имена - Бальмонт, Блок, Есенин, другие поэты... Неожиданные для меня ритмы, образы, язык - удивляли и радовали новизной. Цитаты из Илиады, античной мифологии (дань интересам покойного Бич-Лубенского) - все вплеталась в повседневную жизнь, в разговоры при прополке огорода или за столом.
Выдуманные Атосом спектакли редко доводились до конца, но мы старались «войти в образ», называли друг друга именами по роли.
Кроме хорошего, было там немало и странного. Проповедовалось (Атосом?) непонятно что пуританство? аскетизм?
Во всяком случае, о любви, не дай Бог, о влюбленности в своей жизни, а не в литературе, молодежь не смела и заикаться. Все объявлялось гадостью.
И наряду с этим - интерес к грязным анекдотам, распущенность языка. Нецензурные слова, слегка измененные, точно прикрытые прозрачной пленкой, какие-то блатные словечки, намеки - все поражало и, по молодости лет, казалось смелым. Хотя и понятно было, что домой нести это нельзя...
Все двусмысленности шли, видимо тоже от Атоса, от того, кто мог так задушевно петь о разлуке с любимым...
В тот год мне минуло тринадцать лет. Я очень изменилась и душой и внешне. Меня на хуторе уговорили обрезать косы. Это с огорчением заметила Вера Евгеньевна, когда осенью я явилась к ней.
- Боже!- оказала она, - уезжал хрупкий ребенок, а вернулась взрослая, сформировавшаяся женщина (баба). А я и внутренне стала другой.
Зимой Атос подолгу гостил в городе у своих друзей. В те годы в Харькове было еще много интеллигенции, люди общались между собой - по интересам. Во многих домах ставали домашние спектакли - вернее, сценки. Изображали кино - оно тогда было еще немым. Самые дурацкие, смешные сюжеты играли молча (как в кино). Это добавляло комичности. Глупейшая драма, когда отец узнает по почерку, похищенную из колыбели дочь, какие-то корсары, вельможи в изображении знакомых - пародии на украинский язык, действительно были смешны. Играли современного «Евгения Онегина», где мать Татьяны и няня варят варенье на примусе и поют - «Привычка свыше нам дана… », и Татьяна оказывалась аспиранткой Вуза. Онегин уж не помню кем - кажется, профессором.
Очень популярны стали шарады. Атос режиссер, костюмер, был желанным гостем. Часто на «спектакли» он брал с собой и нас с Катей.
Бывал Атос и у нас в доме. На Озеровской половине не появлялся, так как Граменька подчеркнуто звала его Лелей. А в Катиной комнате, где стояло старое пианино-клавесин, бывали неповторимые вечера. Атос пел и сам себе аккомпанировал...
В молодости, когда «он» воспитывался в Институте Благородных Девиц - учителя пения обратили внимание на ее меццо-сопрано прекрасного тембра и неповторимую выразительность голоса. В Харькове Атос часто бывал у своей бывшей учительницы пения. Разучивал новые вещи, улучшал старые, упражнялся, кое-что сочинял сам.
В Катиной полутемной комнате, освещенной только огоньком лампады мы все (кроме Куки, у нее была своя жизнь) собирались на тесном диване. Только Митя, со своими длинными ногами, громоздился на маленький комод «буль». И мы весь вечер слушали, как зачарованные...
Огромный репертуар - от Глинки до Прокофьева включительно, задушевность глубочайшая, порой до звеневших в голосе слез в «Элегии Яковлева». Что-то глубоко личное, сквозило и во многих других вещах.
Это пение возвышало душу, проникало в самые глубины ее, о которых не подозреваешь. Навсегда остается память и благодарность за эти мгновения. Так задушевно Атос пел только у нас.
Каждое лето, бывая в Хукормуше, я поняла, что все Дорреры были очень разные. Катя и Женя
тяготились деревенской жизнью, а Лешу деревня устраивала. Он охотно ездил на мельницу, общался с деревенскими, разбирался в вопросах земледелия, становился авторитетом в этих делах, в скотоводстве.
Из девочек ближе мне была Таня - спокойная, положительная.
Валя Кузнецова - бойкая, кокетливая, веселая - старалась быть на виду, заслужить похвалу, одобрение. А у меня не было и с ними - «души на распашку». Какое-то очень глубинное «Я» пряталось ото всех.
Примерно в эти же годы на Хукормуше усилился интерес к потустороннему миру. Зимой через круглый столик вызывали духов. Духи сообщали разные сведения, в основном о прошлом, легче всего общался с потусторонним миром Алексей. В нем было что-то замкнутое в себе, непонятное другим. Зимой Леша писал сочинения с героическим содержанием и персонажами из загробного мира. Любимым его героем надолго становится Евпатий Коловрат - известный по летописи мститель татарам за разорение родного его города Рязани... Еще его героем был Вальгер из «Крестоносцев» Сенкевича. Когда кончались летние работы, писали прозу все Хукормушцы, до меня доходили только отголоски этого.
Моя сестра Катя через Биржу труда поступила на работу в Университетскую библиотеку. Устроиться на службу было уже очень трудно. Помогла знакомая, работавшая там. Под разными предлогами она отказывала приходившим с направлением от Биржи, пока не пришла Катя с такой же бумажкой.
Удивительно, но живя всего в 20 верстах от города (мы ходили туда пешком), младшие Хукормушцы никогда не бывали ни в опере, ни на концертах или на выставках.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 #
| |
Текущий рейтинг темы: Нет |
|
