|
|
|
 |
Дабы не завелись мечты
В житьишке каверзном и малом... »
И губки лживые твои
Целуя тысячу раз сряду,
Здесь в мимолетном бытии
Я затанцуюсь до упаду...
IV Вальс Грибоедова
«Карету мне, карету!
Завтра вечером в восемь часов
Заверну я к тебе попрощаться.
Ясен ум. Чемодан мой готов,
Завтра я уважаю, как Чацкий.
Будет поезд греметь и качаться -
Подвижной, неустойчивый кров.
Что сказать? Молви мне «Будь здоров».
Завтра я уважаю, как Чацкий.
Кем я стану во мнении дам,
В завидущих глазах старушонок?
Не к лицу мне идти по следам
Душ кривых и сердец устрашенных.
Вот твой голос - он полон и звонок,
Вот твой облик, присущий пирам,
Говорливому множеству драм
Душ кривых и сердец устрашенных.
Ну, а я от живой мелюзги,
От приморского скучного сада,
От сердец, где не видно ни зги,
От тоски сведенборгова ада
Уезжаю - и плакать не надо.
Лучше старые письма сожги
Лучше юность свою береги
От тоски сведенборгова ада
В ресторанчике зарево вин.
Ходят воры и врут златоусты...
Я гулял и заметил одни
Уголок оскорбленному чувству.
Шел снежок не спеша и не густо...
Елки в святости зимних седин...
И трудящийся рыл гражданин
Уголок оскорбленному чувству.
Но до этого мне далеко.
От любви умирают не часто
Балерина в телесном трико
Даст мне ручку белей алебастра,
Даст мне нежную ручку - и баста...
Предрассветных небес молоко;
Дальний вальс утихает легко,
От любви умирают не часто
V. Танец медведя
Перьям и белым страницам, кистям и просторным
полотнам
Нет, не завидую я, хоть участь свою и кляну.
В мире животных я стал неизящным животным -
Бурым медведем сижу я в дурацком плену.
В старом Париже я был театральным танцором,
Жил небогато, был набожен, сыт и одет...
Склокам актерским конец.
Конец оркестровым раздорам:
Хитрый Люлли сочинил королевский балет.
Я танцевал в эти годы красиво и ловко,
Был на виду у придворных скучающих дам.
Ты мне была несравненной партнершей, чертовка,
Я и теперь тебе сердце медвежье отдам.
Помню я все: как тебя увозили в карете.
В белой карете с опасным и громким гербом.
Помню, как ты возвращалась ко мне на рассвете.
И почему-то не помню, что было потом.
Ты ли меня беззаветным враньем усыпила.
Сердце ль мое разорвалось от горя любви...
Прутьями клетки моя обернулась могила,
Силы бессмертные мне повелели - живи!
Смотрят меня пионеры, студенты, зеваки,
Мужние жены мне черствые булки суют.
Натуралисты вторгаются паки и паки
В зоологический мой, безлюбовный приют.
Изредка только, под модной ужимкою шляпы
Мнится, узнал я сиянье трагических глаз
- И поднимаюсь тогда я на задние лапы
И начинаю забавный и жалобный пляс.
VI. Танец души
В белых снежинках метелицы, и инее
Падающем, воротник пороша
Став после смерти безвестной святынею
Гибко и скромно танцует душа.
Не корифейкой, не гордою примою
В милом балете родимой зимы
Веет душа дебютанткой незримою,
Райским придатком земной кутерьмы.
Ей, принесенной декабрьскою тучею,
В этом бесплодном немом бытии
Припоминаются разные случаи
- Трудно забыть похожденья свои.
Все, - как женилась, шутила и плакала,
Злилась, старела, любила детей
- Бред, лепетанье плохого оракула,
Быта похабней и неба пустей...
Что перед этой случайной могилою
Ласки, беседы, победы, пиры?
Крепкое Нечто нездешнею силою
Стукнуло, кинуло в тартарары.
В белом сугробе зияет расселина
И не припомнить ей скучную быль
- То ли была она где-то расстреляна,
То ли попала под автомобиль?
Надо ль ей было казаться столь тонкою,
К девам неверным спешить под луной,
Чтоб залететь ординарной душонкою
В кордебалет завирухи ночной?
Нет, и посмертной надежды не брошу я,
Будет Маруся идти из кино,
Мне с предновогодней порошею
В очи ее залететь суждено...
1 января 1941 г.
Стихи Т.Г. Доррер
Передача (быль)
Дождь бесконечно, по - ноябрьски плачет,
И воет ветер, хныча и сердясь.
Она плелася ночью с передачей,
И чавкала под сапогами грязь.
Пальто промокло. Струйки ледяные
Как ниточки, тянулись по хребту.
Повесив на руку узлы большие
Она взбиралась на бугор к мосту.
И надобно ж случиться передряге!
Когда тюремный двор был недалек
Из-под моста явились два бродяги,
Ее схватили грубо за платок.
Давай сюда! Чего ты тащишь, тетка?
И нам сгодится твой здоровый вьюк!
Да не ори! А то распорем глотку
И будет тебе попросту каюк!
Она заплакала, не в силах спорить,
Поставив узел на мосту во тьме:
Ребята, у меня такое горе!
Иду в тюрьму.. .Муж без вины в тюрьме!
Бродяги постояли, потоптались,
О чем-то пошептались горячо,
Потом за узел и корзину взялись
И ей их положили на плечо:
- Неси, паханша! Не возьмем покуда!
- Передавай, была иль не была!
- Недели две, как сами мы оттуда!
- Имели срок за мокрые дела!
- Мы с голодухи пощелкаем семя
- Нежравши жить - шпане не привыкать
- Сажают всех! Теперь такое время... И, удаляясь, помянули мать.
Она пошла вперед своей дорогой,
Не ощущая тяжести мешка.
Как этот разговор ее растрогал!
Лились обильно слезы по щекам.
Ведь все друзья, соседи отвернулись!
Считают все, что муж - народный враг!
Она же ночью, среди грязных улиц,
Сочувствие находит у бродяг!
Свидание
То было не любовное свиданье,
Не сладкой встречей волновались мы
- Навстречу моим горьким ожиданьям
Тебя вели под стражей из тюрьмы.
И следователь равнодушным взором,
И каждым словом, хлестким, точно кнут.
Сказал, что нам дает для разговора
Пятнадцать куцых, крошечных минут.
Предупредил, что никакие слезы
И жалобы расстроенной жены,
Вопросов неуместные занозы
В наш разговор мешаться не должны.
- Иначе - он казенно поклонился
- Из кабинета я отправлю вас!
- Для слабых женщин не вооружился,
- Флакончик валерьянки не припас!
Потом стал строг, как траурные флаги,
Погладил чуть заметные усы,
Поставил стул, раскрыл свои бумаги,
К нам повернул настольные часы.
Глупец! Не для тебя я горе скрою
И твердости своей не изменю!
Чтоб не лишить его душевного покоя,
Я ни одной слезы не уроню!
Итак, он постарел, глаза огромны,
Опали щеки, заострился нос.
Волос щетинка выглядит так скромно,
Обрита пышная волна волос!
Мне запретили задавать вопросы,
Печаль приказано с лица стереть,
Но даже страж, глядящий строго, косо,
Не запретил мне на тебя смотреть!
Тебе скажу я о здоровье мамы,
О чем лепечет маленькая дочь,
А взгляды будут скрещиваться прямо,
Лишь этим я смогу тебе помочь!
И мы смотрели, без конца смотрели
Бездумно говоря о пустяках,
Минуты быстротечные летели
И двигалися стрелки на часах,
Давно прошли пятнадцать, двадцать, тридцать.
Но зоркий страж нас не остановил,
Он разрешил себе пошевелиться
И папиросу молча закурил.
А мы не знали, в горьком созерцай,
Не чувствовал тогда никто из нас,
Что было то последнее свиданье,
И страж продлил его на целый час!
Не знаю, как он вел твои допросы,
Какою пыткой твою душу сек,
На лишних полчаса занявшись папиросой,
Он был не следователь - просто человек!
Серый дом
Простой, казенный, серый дом,
В прихожей загустели тени,
К стеклянной двери за углом
Ведут широкие степени.
Весенним полднем, ясным днем
Людей в подъезде было мало.
На тротуаре за углом
Безмолвно женщина стояла.
Проста, скромна, немолода,
В глазах без слез застыли льдинки,
В косе, как снежная вода
Пробились белые сединки.
Весь облик женщины суров.
И взгляд немного исподлобья,
С букетом полевых цветов
Стоит, как будто, у надгробья.
Какую горькую мечту
Ты здесь, на ступенях, встречала?
Но деловую суету
Она совсем не замечала.
Стоит, как статуя, теперь.
Шагнув назад на четверть века.
Как поглотила эта дверь
Его - родного человека!
Воспоминания твои
Позорного коснулись года.
Здесь оторвали от семьи
Его - с клеймом «врага народа».
Беда вползала, как змея,
Вносила в сердце злую муку.
И мужа старые друзья
Боялись подавать ей руку.
Позорный год... Судьба строга,
Жизнь - как студеное болото.
Среди людей жена врага...
Нет крова, отнята работа!
Но ты жила, мирясь со злом,
Не унижаясь и не плача.
Осенней ночью, под дождем,
В тюрьму носила передачи.
О, сколько прибывало сил,
И легкой делалась кручина,
Найдя записку «получил»
В коре березовой корзины!
И вечно не раскрыт секрет
- С какою радостью и болью,
В лохмотьях порванных манжет,
Что ты писал жене на волю.
К чему был осужден судом?
Как жил среди своих собратий?
О, сколько слышал серый дом
И слез, и вздохов, и проклятий!
Потом ты начала писать,
Ты хлопотала непрерывно,
Пыталась правду доказать!
Еще была такой наивной!
Узнать - нельзя! Писать - запрет!
Как бесконечна цель исканий!
А после - два десятка лет
Пустых и горьких ожиданий!
Так жизнь прошла... Достало сил
Прожить «без права переписки»,
Без памятников и могил,
Похоронить родных и близких.
Теперь стоишь у ступеней
С прижатыми к груди цветами
Любовь к нему в душе твоей
Исходит жгучими слезами.
Проста, скромна, немолода,
И взгляд немного исподлобья.
Стоишь, как горькая беда,
У неизвестного надгробья... 1963
Послесловие
Время движется неумолимо. Идет уже второе десятилетие новейшей отечественной истории. Мир изменился. Исчез Советский Союз - наша общая родина. Вновь образовавшиеся страны пытаются осмыслить свое место в мире. Россия ищет новую национальную идею. Ставшая независимой Украина решает, кто ей ближе - Россия или Запад. Однако история стран, в конечном счете, складывается из судеб отдельных семей, отдельных людей. Эти судьбы являются нитями, которые соединяют поколения людей и которые, переплетаясь, создают грандиозное полотно - историю страны.
Настоящая книга - одна из таких нитей. Ее автор - Александра Николаевна Рагозина (в замужестве -Доррер), родилась в 1913 году в городе Харькове в дворянской семье и за свою долгую жизнь оказалась свидетелем многих драматических событий: революций, репрессий, коллективизации и, наконец, страшных лет Великой отечественной войны.
Воспоминания охватывают период от дореволюционных лет и до окончания войны. Сменив в молодости множество мест и приехав в 1944 году вместе с сыном в Херсон, Александра Николаевна больше никуда не уезжала и до сих пор живет в этом городе. Она окончила институт, много лет работала преподавателем в Херсонском музыкальном училище. Встретила человека, с которым прожила вместе 40 лет - Михаила Петровича Бучинского.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 #
| |
Текущий рейтинг темы: Нет |
|
