|
|
|
 |
Вернулся папа один - Иван отправился к себе в деревню куда-то за Урал.
В мае на пасху и день моего рождения тетя Шура привезла из Харькова большого шоколадного зайца. Заяц сидел на задних лапках, а в подставке сделано окошечко - оттуда высыпались разноцветные шарики - конфеты драже.
Я очень гордилась, что мне исполнилось уже ПЯТЬ ЛЕТ. Рассуждала так: пока возраст детей считают на годы - значит они маленькие. Когда говорят - сколько лет - они уже большие. Пока было 4 года - я была маленькая. Минуло ПЯТЬ ЛЕТ - стала большая. Я не знала, что пройдет очень, очень много лет, и я с грустью вспомню и пожалею, что те годы ушли навсегда...
И вся жизнь менялась. Это был восемнадцатый год. В селе появились какие-то чужие незнакомые люди. Началась - «грабижка» - разорение. Гнали лошадей, коров, другой скот, тащили инвентарь. В поле горели скирды. Граменька плакала, когда уводили перед окнами ее любимых гнедых лошадей, выездную пару.
Вся жизнь стала ненастоящей.
Хорошо помню, как навсегда уезжали из Бессоновки. Была ночь. Почему-то не зажигали лампу, и горела только одна свеча, темно. Я, против обыкновения, заупрямилась, стала плакать - не хотела ехать и спряталась за комодом в спальне. Тусенька уговаривала мена и выманила на конфеты «лимончик».
Поехали в темноте. Папа не сел в коляску, а всю дорогу с ружьем в руках стоял на подножке. Тревожно было.
На станции погрузились в товарный вагон. Кука все спрашивала - а где же тут вторая полка? - Катя и Лида много рассказывали про свое путешествие в Алатырь, и как Лида свалилась со второй полки. В товарняке, конечно, никаких полок не было и в помине.
Папа тогда с нами не поехал, остался с Граменькой в Бессоновке. Они все приехали позже.
Часть 2. Харьков
В Харькове все стало другое. В дом, купленный еще дедушкой в Каплуновском переулке, перебралась Граменька с семьей.
А мы стали жить в большой "модерновой" квартире на втором этаже - недалеко от бабушки. Комнаты большие, с "фонарем" на улицу, высокие и неуютные. Ванна с горячей водой, электричество, вольтеровское кресло, телефон - все какое-то чужое - непривычное, не наше... При доме небольшой садик, тоже "модерновый" - причудливые горки, декоративные скульптуры, маленькие бассейны, видимо, когда-то был и фонтан. Но дорожки уже заросли, скульптуры сброшены и частично разбиты, кустарник на горке одичал, вода в бассейнах стала зеленой. Мы играли в этом садике, но не любили его.
Жизнь была тревожная, неустойчивая. Ходили всевозможные слухи, анекдоты, ночью где то стреляли... И все-таки папа вместе с приятелем решил отправиться за город - порыбачить. Может быть, хотел отвлечься - нервы у всех были натянуты...
На обратном пути их задержал военный патруль. Обыскал, Оружия не было, но у папы нашел зубную щетку. Этого было достаточно, чтобы папу арестовали «как буржуя». Приятеля - отпустили.
В тюрьме (в трибунале) он пробыл не менее месяца. Вместе с мамой Кука и я ходили к этому зданию, и папа из окна за решеткой махал рукой и о чем-то разговаривал с мамой. Как военного
специалиста - (он был артиллерист) его уговаривали вступить в Красную Армию. Он колебался. Потом его выпустили.
Бои подходили все ближе, Стали слышаться разрывы снарядов, треск пулеметов. Улицы пусты, все попрятались, прохожих нет...
И вот Харьков заняли белые части - украсились трехцветными флагами ворота домов, открылись магазины, зазвучало «Боже, царя храни!». Улицы стали многолюдными, оживленными.
И хотя с продуктами все еще было плохо, на Пасху в доме, как и раньше, пахло гиацинтами, на куличе стоял сахарный барашек, и в церквах трезвонили колокола...
Многие папины друзья, сослуживцы записывались в отряды добровольцев. Отцу надо было решать - с кем он? Большую роль в этом решении сыграла мама. Она, как и все Озеровы, преданно верила в монархию. (Рагозины были намного либеральнее) - «Ты давал присягу - защитить Россию - твой долг!» - таково было ее мнение. И отец послушался.
Война продолжалась. Добровольческая Белая Армия оставила Харьков.
Когда отец уходил, Кука, маленькая, была нездорова, лежала в кроватке с температурой. Папа подошел к ней - поцеловать на прощание, как обычно. Вдруг, эта малышка в своей длинной белой рубашонке поднялась и перекрестила его три раза.
В наших обычаях такого не было. Тревожное предчувствие смутило родителей. Ждали, что красных скоро разобьют, папа вернется, все станет, как прежде....
Он не вернулся.
Вскоре из большой квартиры мы выбрались - многие жильцы этого дома знали, что отец ушел с Деникиным, и маме грозили неприятности. Это время помнится как-то смутно. Было холодно и голодно. Бабушка Граменька с семьей жила в бывшем своем доме по Каплуновскому переулку. Ходить туда надо было пешком через весь Харьков. Кука жила там постоянно. А остальные ютились в чужом, небольшом домике, недалеко от Конного базара.
Тогда я узнала, что все люди смертны. И мне тоже придется когда-нибудь умереть. Я не помню, чтобы меня это испугало или огорчило. Но я сама с собой решила - если это неизбежно, зачем ждать? Я решила сразу умереть. Для этого я легла на диванчик у стены и спокойно ждала, думая - если я сама хочу умереть, то этого довольно, и я умру просто так - по желанию... Лежала, лежала пока не надоело, и мама объяснила мне, что все не так просто...
К Граменьке я часто ходила, играла с Кукой в игрушки, ночевала там. У дома перед окнами, вдоль фасада была сделана грядка с цветами. Там росли пионы, тюльпаны, куст роз, потом одичалый. Баба-няня стала присматривать за этой грядкой - полола, что-то пересаживала. У нее была книжка по цветоводству (практические советы). Видя, что я ее читаю (а читала я все, что в руки попадало), - она мне показывала, объясняла. Осенью она сажала в горшочки луковицы гиацинтов, чтобы к Пасхе они зацвели. Я стала ей помогать, а потом и с прополкой и пересадкой на грядке. Много лет спустя я вспоминала ее советы, наставления. Это она научила меня любить растения и землю.
В те же годы в нашей семье появилось еще трое детей - Катя, Коля и Люба Сорокины. Они были детьми папиного близкого друга Николая Николаевича Сорокина (моего крестного отца). Он тоже был военным, и во время германской войны они друг другу поклялись, что если один из них будет убит - другой не оставит без помощи его семью.
Сорокина расстреляли красные, его жена умерла раньше. Осиротевших детей мои родители, выполняя обещание, решили взять к себе. Кто и как за ними ездил - не знаю. Но появились они, когда отца уже не было, и мы жили на Михайловской улице. Эти дети у нас прижились, вошли в семью на равных правах.
Спустя какое-то время все перебрались к Граменьке. Там уже жила тетя Маруся с Мусей и Митей. Стол у Озеровых был большой, но за обедом садились тесно - всего было нас шестнадцать человек...
Кормилась эта семья продажей
дореволюционных ценностей - в основном Граменькиных. Я хорошо помню эти совещания по вечерам, когда закрывали ставни, из комода появлялись сверкающие серьги, кольца, броши, уложенные в старинную табакерку восемнадцатого века. Бывало, Граменька плакала, прощаясь с памятной вещью, подаренной ей еще дедушкой, целовала ее...
Запуганные угрозами репрессий, выселением из дома, голодом - все сбывали за бесценок каким-то темным дельцам.
В семье не было ни одного мужчины. Никого, кто мог бы трезво глянуть вокруг.
К нам постоянно кого-то подселяли, угрожали вообще выселением всех. Приходили люди в кожаных куртках, забирали какую хотели мебель - диван кожаный, письменные столы, стулья, шкафы. На хозяев - никакого внимания - будто их и нет.
Это было время военного коммунизма.
В эти годы я от Кати отошла. Мы дружили втроем - Митя (двоюродный брат), Кука и я. Дома на четвереньках лазили под столом, под кроватями, искали что-то таинственное. Познакомились с детьми из соседских домов. У Куки появилось много подружек. Мы бесконтрольно бегали в ближнем бесхозном парке (технологическом саду), уходили и дальше. Однажды меня на улице отлупила какая-то совершенно незнакомая, чужая девчонка, заявив: «У твоих (родителей) на руках «манекур», а у моих мозоли». Другого повода - не было. Эта девочка была «классово воспитана»...
Зимой дома игры были шумные, с переворачиванием стульев и стола, прыгали по кроватям, прятались в шкаф, кувыркались на старых пыльных коврах из волчьих шкур. Старшие сестры тоже устраивали рыцарские турниры верхом на стульях и с половой щеткой вместо копья.
Неожиданно верхний этаж занял некий советский деятель по фамилии Безель. К удивлению оказалось, что он женат на бабушкиной племяннице - тете Саше.
Потом и она приехала с сыном от первого брака Колей Рубашкиным. Коля служил в Красной Армии.
Они очень помогли нашей семье - Граменька стала получать пайки А.Р.А., и мы уплетали хлеб, намазанный безвкусным кокосовым маслом. Давали какую-то одежду, у нас ее называли "Нансен" - благотворительная помощь из Европы. Перестали грозить выселением.
Еще до приезда тети Саши, Безель пригласил нас
- младших детей (Митю, Куку и меня) к себе в гости. Бедный немец! Съев угощение, мы принялись его развлекать: играли в чехарду, переворачивали стулья, бегали на четвереньках. Кука пела песенку - «Анюта пукнула слегка при виде конного полка...» и другой переулочный фольклор. Митя стоял на голове... Безель потерянно сидел на диване с застывшим ужасом на лице. Он ждал дворянских воспитанных детей, а получил уличных в самом развязном виде. Наконец, пришла мама, увела нас домой. Больше приглашений не было...
Наконец, тетя Маруся устроилась на работу - машинисткой в редакцию газеты. У нее - единственной
- был документ о том, что ее муж погиб на войне еще до революции. Ей стали выдавать пайки на детей. Появилась какая-то трещинка между ее семьей и остальными.
Мне запомнился день похорон Ленина. Было холодно, морозно. Мы играли во дворе. Под вечер завыли тревожно, заревели гудки всех многочисленных Харьковских заводов. Заплакала соседская девочка, с которой я играла на улице - сказала - «это Ленин умер!» А какой-то прохожий пробормотал: «собака сдохла - щенки воют!» Кто такой Ленин, я не знала, хотя песенки и анекдоты - Ленин-Троцкий - постоянно слышались всюду.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 #
| |
Текущий рейтинг темы: Нет |
|
