|
|
|
 |
При немецких частях стали появляться русские пленные. Они как-то обслуживали эти части, работали
При лошадях уезжали вместе с немцами, иногда задерживались дольше.
С таким пленным Васей познакомилась и подружилась Наташа. Их роман длился всю зиму.
Как-то в марте Вася однажды пришел к нам домой взволнованный и сказал, что от немцев убежал, и его ищут. От нашей квартиры можно было пробраться в сад, а оттуда уйти дальше, но пришел он БЕЗ ТЕПлой одежды, которая осталась там, где он жил. По домам в конце деревни немцы вели обыск. Наташи не было дома.
Я решила помочь Васе и пошла за его одеждой на другую улицу через пустырь. Мимо меня проехала коляска с эсэсовцами. Их серебряные значки бросались и глаза. Раньше эсэсовцев в нашем селе не было.
Придя на Васину квартиру, я взяла у хозяев его ватник и шапку, свернула и принесла ему.
А сама с Гогой ушла из дома, заперев снаружи дверь. Я не успела далеко отойти, как навстречу мне появился староста и потребовал сейчас же открыть дверь. Мои жалкие уговоры, что там сейчас Наташа купается (под замком?) не произвели никакого впечатления. Я подчинилась. Староста вошел, увидел Васю...
- Немцы приказали тебя немедленно расстрелять,- сказал он,- а хозяев, где ты прятался, - на воротах повесить, чтобы все видели... Зачем мне лишняя забота, еще пацана этого, - он показал на Гогу... Вася хотел закурить - и не мог - махорка высыпалась из бумаги - так дрожали у него руки....
Я знала, что немцы вешают партизан, в Гришиных словах не усомнилась, за себя как-то не успела испугаться, в голове была одна мысль - что сделать, куда отослать, кому поручить Гогу, чтобы уберечь его от страшного зрелища моей казни...
Еще Гриша обругал меня, что я - дура, через всю деревню тащила Васькины вещи - только идиот мог не догадаться...
Но, эсэсовцы, видимо, не догадались. Гриша велел Ваське - чуть стемнеет немедленно убираться вон из села, еще обругал меня и ушел.
Не захотел такой ценой выслужиться перед немцами.
Наступил 1944-й год.
Все чаще стали доходить слухи о том, как идет война, Мы ждали Советскую армию. Вечерами собирались у меня дома при коптилке, пели разные песни - русские, украинские, но больше всего патриотические - военные, новых мы не знали - пели «От тайги до Британских морей», «Вперед же Красная...» и другие.
Ходили слухи, что, отступая, немцы выгоняют жителей из села или запирают их в домах и всю деревню сжигают... По временам снова стала слышна далекая артиллерийская стрельба. Изредка пролетали советские самолеты, немцы приказали снова рыть окопы на краю деревни.
Было тревожно и непонятно - чего ждать. Куда-то убегать? Прятаться? Все были настороже, но гнать самогон - не прекращали...
И вот, по тракту от Сиваша мимо нашего села побежали немцы. Их бегство было паническим, шли без строя, бросали оружие, всюду валялись гранаты, котелки, железные каски... Шли, ехали - испуганные, в панике...
Через несколько дней, по той же дороге утром пошла без боя Советская воинская часть...
Как мы радовались каждому бойцу! Обнимали, целовали, угощали самогоном, вином и всем, чем
могли.
Вошли они без единого выстрела. Дорога, была уже пуста. Основные бои шли в направлении Симферополя, от нас в стороне. Настроение в селе было радостное, праздничное...
Прибежала ко мне Клава, позвала скорее идти, а правление - там судят старосту Гришу. Я побежала туда.
В правлении набралось много народа. Гриша стоял посередине - бледный - решалась его судьба.
Командир объявил, что частей НКВД, которые судят людей, работавших на немцев - с ними нет, жители деревни должны решать, сами, что делать со старостой - повесить ли его или отпустить.
Все собравшиеся, особенно женщины из приморских городов - за Гришу вступились, я рассказала, как он не выдал Васю, просила отпустить его. Настроение у всех было приподнятое, а Гриша всегда вел политику осторожную, перед немцами не выслуживался. Его отпустили.
Но поздно вечером к нему домой постучались солдаты, просили показать, где можно достать самогона, Гриша вышел. Его отвели за деревню и застрелили...
На похоронах плакали и недоумевали многие. Пошел слух, что это дело рук кого-то из местных - Гриша слишком многое знал... Но, вероятно, такова была установка.
Ира из огородной бригады неожиданно представила всем своего любовника - высокого, красивого моряка Ваню. Два года Ваня жил у нее в подвале, и никто об этом не знал. У Иры было четверо детей от мужа-еврея, призванного в армию в 41 году и пятый мальчик - уже от Вани...
Каким образом Ваня оказался в степном Крыму - он рассказывал неохотно. Говорил, что после падения Севастополя пешком ушел из города.
Постепенно жизнь входила в новое русло. Прислали председателя нашего колхоза - противного хромого старика. В Колае образовался Райисполком. Стали призывать в армию, тех, кто когда-то имел отсрочку. Призвали и приемного отца Германа, и Маруся в тот же день вернула Германа мне. Семья моя увеличилась, но теперь это было не страшно, я могла ее прокормить.
Большое беспокойство вызывали брошенные немцами гранаты - Гога с Германом устраивали взрывы, бросая их в костер. Забавлялись этим и другие дети. Были и несчастные случаи...
Как-то в конце лета мы проснулись ночью от автомобильного шума — по тракту от Колая вглубь степи шла длинная колонна грузовиков. А утром в одном из дворов села - ревела недоенная корова, орали голодные куры... Выяснилось, что там жила татарская семья и всю ее, с малыми детьми - увезли ночью. Стало как-то жутко - жили, работали, не придавали значения национальности. Увезли татар и из других деревень.
Когда стали убирать хлеба - меня снова поставили учетчиком. Если при немцах зерно увозили после того, как я его сдала, то в этом году его начали возить на элеватор сразу во время уборки. Прислали машины с водителями. Вскоре стали ясно, что эти шоферы почти все уголовники. Они беззастенчиво воровали целые трехтонки зерна. Я выписывала им накладные. На элеваторе были вечные очереди машин, запутаться было просто. Вероятно, воровали и на элеваторе. От водителей было мне много неприятностей: то они обворовали сушилку для табака, то непонятно куда ушло зерно - нет документа...
Как только начала работать почта - я написала письмо Лиде на ее Харьковский адрес. В ответ пришли вести и от Алексея, и от Куки, и от Кати. Катя, узнав, что Герман у меня - жив и здоров, решила взять его к себе, чтобы они с Колей - братья по отцу - росли вместе.
В свою очередь, Юра Наседкин решил меня выручить и прислал вызов на работу в должности инспектора по охране памятников архитектуры. По вызовам на работу - давали пропуск на проезд... Юру назначили Главным архитектором г. Херсона.
С начала войны они с Кукой всей семьей были в эвакуации на Урале.
Когда кончилась уборка зерна, я решила ехать по Юриному вызову в Херсон. Долго в Райисполкоме мне морочили голову - не выдавали пропуск. Встал вопрос - что делать с Германом. Я ехала в неизвестность. Юру Наседкина знала, в сущности, очень мало. С Володей Щировским они терпеть не могли друг друга. У Юры с Кукой было двое детей - и я еще привезу Гогу и Германа...
Пока я размышляла и обивала пороги Райисполкома - пришло письмо от Кати, она сообщила, что уже получила пропуск, чтобы ехать за Германом. Что было делать мне? Я договорилась с Наташей присмотреть за ним до Катиного приезда. Сама дождаться Кати я не могла - пропуск мой на выезд был ограничен. И я уехала с Гогой... Катя не приехала. Наташа тоже уехала, и Германа приютили двое стариков из соседнего села. Там через год и нашла его мать - Тамара. До сих пор мучает меня совесть, что так нехорошо тогда получилось...
В яркий солнечный день декабря 44 года мы с Гогой приехали в Херсон.
Война шла к концу, но жизнь была очень трудная. Мы жили у Наседкиных. Гога поступил в школу. Я осваивала свою должность на службе. С трепетом все ждали конца войны... Слушали радио. Низкий голос Левитана передавал: «Говорит Москва. Последние известия - ... »
И, наконец, ночью, на рассвете прозвучало долгожданное олово - ПОБЕДА!
Трепетный восторг, благодарные радостные слезы, любовь к Великой своей Родине - охватил всех. Радовались, ликовали все, даже потерявшие родных.
Но время, не останавливаясь, шло и шло дальше. Жизнь продолжалась, трудная, порой досадная. Приехал Алексей, получили квартиру.
Моя молодость кончилась. 9 мая 45 года. Мне минуло 32 года.
Рос Гога, и складывалась уже его жизнь - с голодным, трудным детством. С успехами в школе и в Доме пионеров. Со студенческими заботами и радостями...
Прошло много лет. Зима сменялась весной, лето - осенью.
Появились новые заботы и хлопоты, менялись люди. Многое было и ушло.
Далеко, далеко от Бессоновки на берегу Днепра светит солнце сквозь листья деревьев. Падают яблоки в
сырую траву... И Гогина внучка, маленькая девочка Лизанька бежит с зеленым яблоком в ручке... У жизни нет конца.
Стихи В. Щировского.
Терпсихоре, царскосельской статуе
Как мил, как трогателен сей незабываемый
Под детской грудью слабый поясок...
Богиня - девочка еще, она испугана,
А рок ее крушительно высок.
Но зачинается пусть лирами, пусть ветрами
Томящий звук оттуда, с неба к нам,
Но стало ясно мне, что воля к танцу смутная,
Уже дана девическим ногам.
И вот, задумчиво, и вот на кудри строгие,
Веночек бедный возложив,
Девица двинулась. Отсель богиня узнана,
Лик Терпсихоры снова жив!
Все избывается, стирается, минуется,
Нам ничего уже не превозмочь.
И лишь торжественно восходит над солдатами
Над русским эллинством и надо мною ночь.
К архивным таинствам зачем с вечерним поездом,
Когда в умы, как зверь, молчанье залегло,
Куря и сетуя, смеясь над пассажирами,
Мы выехали в Царское Село?
Спускались сумерки, взирали на солдатчину
Бессонные глаза больших прудов.
Богиня беленькая танцевала в воздухе.
Острил еврей... О грустный мой улов!
Все, все я уловил, последнейший в последнейшем
И призвук лир вошел в чуму труда.
Прощай же, девушка, из мифа в сад пришедшая,
Из сада в сон, из сна - как знать куда?
1930 г. Ленинград.
В милом доме, доме старом,
Пахнет тестом и угаром,
Угли звякают в печи ...
В дополнение картине
Был бы кстати легкий иней,
Свечи, вздохи, куличи,
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 #
| |
Текущий рейтинг темы: Нет |
|
