|
|
|
 |
Константин Осипович познакомился с известным алтайским садоводом. Он тогда только начал создавать свой питомник. А я на окне разводила цветы, и для меня Костя брал у него какие-то саженцы.
В этом году Ольга Даниловна получила от НКВД странное предложение. Ей официально сообщили, что из Литвы пришел запрос - бывшее имение Дорреров -«Лихтяны» стало бесхозным, и его хотят вернуть законным владельцам. Решив, что это провокация, мама отказалась, написав, что она и ее дети - советские граждане и от частной собственности отказываются.
Может быть, это и было правдой, но через несколько лет Литва, как известно, вошла в состав СССР, и Дорреры могли получить новые репрессии.
Время шло. Комнату мы с Лешей нашли другую, побольше и дальше от Смирницких. У Тани родилась дочь - Оля. Нашли для Гоги другую няню (Дуся поступила учиться). Тоже довольно дикую старуху, русскую, Андриановну. Как-то я пришла домой и увидела, что Гоша ковыляет сам от стула к кроватке, а Андриановна ползком крадется за ним с ножом в руке. Я испугалась, подумала, что она сошла с ума. Оказалось, что есть примета - «подрезать» следы, чтобы ребенок стал хорошо ходить.
У наших хозяев была баня, топилась она «по-черному», т.е. была без трубы. Андриановна оказалась непревзойденной банщицей - умела натопить жарко, без угара и тщательно промыть от сажи полки и стены, запарить веники. Никогда больше мне не приходилось мыться с таким удовольствием, как в той бане.
А год этот был страшным - тридцать седьмой. В Москве продолжались репрессии, в учреждениях собрания, все должны были голосовать за их одобрение - за смертные казни. Парторги следили за тем, как кто голосует. Неожиданно исчезали сослуживцы, и шепотом друг другу сообщали об их аресте. Никто не был застрахован оттого, что за ним придут. Все было перемешано - личное, служебное, вдруг объявляли вредителей в самых неожиданных местах...
И в те же годы огромную популярность приобрели патефоны. Пластинки с песенками Утесова крутили всюду. Собирались на вечеринки, танцевали фокстрот, танго. Даже на службе после работы заводили у нас патефон, учились танцевать.
В конце зимы кто-то предложил Леше купить очень дешево маленькую избушку с огородным участком. Подумав, мы на это решились. Избушка была крохотная, низкая, с русской печкой. Алексей решил, что со временем пристроит к ней вторую комнату, а эту сделает кухней. Он даже перешел на работу по заготовке леса (или взял её дополнительно), чтобы и себе достать подходящий материал. Уезжал в лес на целый день. Пришлось отказаться от Андриановны и снова взять приходящую девушку - няню. Все шло благополучно. Даже на работе меня уговорили перейти на должность бухгалтера в местном проф¬союзе - там больше платили, были какие-то льготы.
И тут я заболела. Доктор не могла определить, что со мной. Аборты были строго запрещены, врачи боялись ареста. Положили меня в больницу для выяснения - что же со мной. Гога остался на попечении няни - оказавшейся очень скверным человеком. Как я жалела, что нет Андриановны, но она уже нашла других хозяев.
За новой няней - Тасей никто не следил. Кормила она Гогу плохо и довела до поноса. Леша отнес было сына к матери, но та отказалась принять под предлогом, что он может заразить их Олю. Хоть это был не заразный понос, а просто расстройство от плохой еды. Дома у них было две женщины - Таня не работала.
Помогла тетя Нина, хотя и у нее была своя семья и свои заботы. Она вылечила Гогу, брала к себе на выходные дни. А дома у нас хозяйничала Тася. Оба мы с Лешей были слишком доверчивыми.
Я из больницы написала маме в Харьков, и она обещала приехать.
В больнице я пробыла почти два месяца, до тех пор, когда мне сделали, наконец, операцию, удалили опухоль, которую врач принимал за беременность.
Я еще лежала, когда рано утром явился ко мне взволнованный Алексей и сказал, что дома беда.
- Гога,- в ужасе спросила я?
- Нет, нас обокрали...
Уходя в больницу, и вообще после переезда в новое тесное жилье, я сложила все вещи в большой сундук. Он стоял в сенях. Там были и Лешина дубленка-полушубок, и мое зимнее пальто, платья, рубашки, брюки, даже простыни, покрывала, белье - все, кроме того, что надевал на работу Алексей, и в чем я ушла в больницу. Тася замок, конечно, открыла, вещи таскала. Потом соседи говорили, что видели ее в моих платьях, а позже мне на чердаке попались затоптанные и рваные мои фильдеперсовые чулки. Узнав, что приезжает моя мама, Тася с кем-то договорилась. В сенях, со стороны улицы были вынуты доски (вероятно заранее), туда подъехали сани и все вещи увезли. Алексей спал в комнате, он очень уставал и ничего не слышал, да и дверь, кажется, была чем-то подперта.
На снегу остался след Тасиной ноги возле пролома. Милиция начала следствие. Тасю арестовали, вещи не нашли, и тем дело кончилось. Примерно через месяц Тасю отпустили...
Мама приехала, когда я еще была в больнице. Прожила она у нас все лето. Ей очень понравилась тут природа, она с Гогой ходила гулять, носила его в село Майму, где была церковь и окрестила его там. Повесила на его кроватку эмалевую иконку Георгия-Победоносца, которую привезла с собой.
Леша перестраивал нашу избушку по выходным дням и вечерами. Снова работал пильщиком. Мама с Гогой ходила к нему на работу. После этого внук стал донимать ее игрой в пильщиков - он называл это «чи-чи» - заставлял бабушку влезать на табуретку и вверх-вниз таскать какую-нибудь палку или щепку. Сам вверху пилить не хотел - он видел, что отец работал внизу.
Строительство нашего дома двигалось быстро. Леша все делал своими руками. На три венца поднял стены, разобрал печь, сделал удобную плиту. Начал класть бревна для пристройки. Материал он заготовил с зимы. Углы клал красиво - в лапу. Только когда надо было положить балку для потолка, он пригласил рабочего помочь.
Мама поддерживала хорошее отношение с Ольгой Даниловной, но Бич-Лубенские были как-то проще и сердечней. У них иногда ночевали, пока шло строительство.
Маме нравилось, что у нас есть участок земли. Я завела цветник, мама сажала туда растения, принесенные с прогулки.
В конце лета мама уехала в Харьков к Куке, которая ждала второго ребенка - Лилю. Перед отъездом она сфотографировалась с Гогой на руках.
Наш дом был почти готов, когда в Танину семью пришла беда - арестовали Константина, а вслед за этим, как обычно, стали выселять его семью из казенной квартиры. Сначала мама - Ольга хотела перейти к тете Нине. Они уже перебрались, когда по моей вине произошла большая неприятность. Тетя Нина, с насмешкой сказала мне, что пока Оля жила хорошо - она и дороги к ним не знала, а теперь стала самая родная. В разговоре я, не подумав, упомянула о Леше. Он тут же доложил это матери. Разразился скандал. Я действительно была виновата, что пересказала Нинины слова, но никак не ждала от Леши такой бестактности. Это была как бы первая трещинка в наших с ним отношениях.
Лешина мама прибежала к нам с криком - со мной даже не поздоровалась и вообще меня не замечала - Что ты тянешь с этой постройкой - нам жить негде! Конечно, она была очень расстроена, но все-таки избушка была куплена на мои деньги и на мое имя. Официально хозяйкой дома была я. Бог с ней, ее преследовали беды!
Когда постройку кое-как Леша закончил, первое, что мама сделала - переехав, - она убрала Гогину кроватку к окну, а на ее место у теплой стены с печкой - поставила Олину.
Зима эта была очень трудной для всех нас. Все лето я не служила - помогала Леше в строительстве дома. Таня постоянно ходила в тюрьму - носила передачи, добивалась свидания. Еще во времена Атосова ареста был придуман условный знак: если слово «кисель» писалось с грамматической ошибкой -«кесель» - значит с посудой или бельем передаются запрещенные сведения. Константин жаловался в записке - ты забываешь про «кесель». А на всех его рубашках, переданных в стирку, оказывались оборванными обшлага. Что-то он хотел сообщить. К концу зимы Тане объявили, что Константину дали 10 лет без права переписки. Тогда не знали, что это значит расстрел, и Татьяна верно ждала мужа все десять лет. В стихах, которые она писала, описана ее трагедия.
Пришлось мне поступить на службу. Гогу отдали в ясли-сад. Темным зимним утром я на салазках, по непротоптанной, снежной дороге тащила его туда, где оставляла ревущего, цепляющегося за меня.
Таня на работу устроиться не могла. Ее, как жену «врага народа» никуда не принимали. Леше зарплату задерживали, да и получал он немного. Мама продавала какие-то вещи. Леше она отдала полушубок, хранившийся для Жени, - точно такой, как украли.
В эти сумбурные дни Катя (Роза) из Алма-Аты сообщила о смерти Атоса в лагере. Звала мать и Таню переехать в Казахстан. И в марте они решились на переезд. Расстались мы мирно, но с облегчением с обеих сторон.
Все эти годы я уговаривала Алексея получить какую-то специальность, учиться. Даже сама запросила от его имени задания, чтобы поступить заочно в строительный институт. Задание прислали, но для Леши слишком трудное. Ему и в голову не пришло, что можно обратиться за помощью и консультацией в школу к учителям. Он подделывал справки о якобы оконченных курсах десятников, а новыми знаниями пренебрегал.
Гогин садик почему-то закрыли, и пришлось снова взять домработницу. К лету у нас в огороде выросли огурцы, и наша няня солила их и продавала на улице, чтобы выкупить по карточкам хлеб. Молоко нам давали в долг. Эта женщина скоро ушла от нас, заявив, что хоть люди мы хорошие, но видеть такую бедность ей невозможно.
Зарплату тогда почти всюду задерживали. А я подрабатывала по вечерам - мне приносили печатать диссертации из научно-исследовательского совхоза. Там делались опыты по изучению яков и выведению новых пород скота. Иногда в виде поощрения оттуда привозили в подарок сливочное масло.
И тут снова я, простудилась, заболела воспалением почек. Оказалось еще, что я жду ребенка. Сначала я думала, что снова это какая-то опухоль, но осенью у меня родилась девочка.
Врачи предупреждали, что рожать при воспалении почек опасно. Но получилось так, что из-за распутицы скорая помощь к нашему дому подъехать не смогла. Тогда Алексей позвал на помощь тетю Нину, взвалил ее себе на спину (на закорки) и принес к нам домой. Все обошлось благополучно.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 #
| |
Текущий рейтинг темы: Нет |
|
