|
|
|
 |
Кто-то хмурый, небритый строгает тяжелые весла
И печальную древнюю песню поет...
Это был последний отзвук харьковских застольных бесед...
Несмотря на сибирскую зиму, ходила в осеннем пальто (другого не было) в шапочке, в туфлях, которые по льду и снегу всегда скользили. По-прежнему дружила с Таней. Слушала ее признания в сердечных делах, часто бывала у Дорреров и Бич-Лубенских. Леша стал ко мне заходить. Помогал то с печкой, то с какой-нибудь починкой. По-прежнему писал сочинения о потусторонних силах.
Этой зимой арестовали Атоса. У кого-то из друзей, на именинах он рассказал об украинском «голодоморе», которому сам был свидетель. Не прошло и двух дней, как за ним пришли...
При аресте обнаружилось, что это женщина в мужской одежде и, главное, с мужским паспортом! Шпион!!! Ему было 35 лет, на свободу он так больше и не вышел. Бедный Атос, как обидно, что такой талантливый добрый человек погиб по своей глупости!
В тюрьму с передачами ходила Роза, я по доверенности получила его зарплату, передала ей. Неожиданно, на три дня приезжал Женя, его перевели отбывать срок в Бийскую колонию и отпустили повидаться с матерью.
Женя стал молчаливым, печальным, но надеялся, что осталось меньше половины срока, а потом он вернется. Все получилось иначе. В 37 году запретили посылки и письма. Только после смерти Сталина на запрос сообщили, что Женя умер на Крайнем севере.
Атоса знали многие и в Радиокомитете. Как-то в разговоре я упомянула о нем, о его недополученной зарплате. Все присутствующие быстро замолчали, в том числе и Борис, разошлись. А меня на другой день уволили «за связь с антисоветскими элементами».
Что было делать? С такой справкой никуда на работу не возьмут. Я пошла к прокурору. Этот старый еврей перепугался, отмахнулся, сказал, что это дело НКВД. Ничтоже сумняшеся, я отправилась в Органы, сказав, что по делу Джилли.
Меня принял молодой, симпатичный ГПУ-шник. Он спросил - как же я не догадалась, что Атос женщина. Я ответила, что считала его гермафродитом (о нашем родстве в НКВД не знали). Уехала из Харькова потому, что развелась с мужем и хотела уехать подальше. ГПУ-шник взял трубку, позвонил в Радиокомитет, чтобы в справке не было про «чуждый элемент». Это было еще до убийства Кирова.
После моего увольнения Радиокомитет погорел всерьез. Дикторша, вместо «спокойной ночи, товарищи!» - так всегда кончалось вещание - машинально брякнула в эфир - «спокойной ночи, господа!». Полетел, конечно, и председатель, и остальные уже всерьез.
Весной 1935 года Леша предложил мне пожениться. Я согласилась. Алексей был свой, на нем еще лежал отблеск героя в харьковских делах с цыганами. Да и пора мне было обзаводиться семьей. Тетя Оля и Бичи встретили наше решение с восторгом. Тетя Оля боялась, что Леша приведет в дом какую-нибудь сибирскую деваху со стройки.
А я, в сущности, Лешу не знала. Внешне сильный, мужественный, он по характеру был слабым. Любимец властной матери, он привык жить по ее указке. Не был честолюбивым, не стремился к образованию. Деятельность подсобного рабочего на стройке его вполне устраивала. Всегда потом ему казалось, что хорошо там, где нас нет. Переезжать куда-то, искать неизвестно что - было для него естественно.
В Ойрот-Туре ЗАГС работал только в рабочие дни, а мы решили справить свадьбу в день моего рождения - в воскресенье. Я уже работала в какой-то торговой организации и, предупредив начальство, что иду купить для работы скрепки или копирку, отправилась в ЗАГС. Но в этой же конторе служила и Катя (Роза), она меня выдала и, когда я через час вернулась, вся бухгалтерия кинулась меня поздравлять и целовать. Потом я долго училась по-новому расписываться - не Рагозина, а Доррер...Отпраздновали свадьбу скромно в Лешином доме.
Трудности начались сразу. Я не привыкла звать тетю Олю мамой. Затем - моя новая служба была в другом конце города. Часто мне подбрасывали со стороны небольшую халтуру, печатать минут на 20, полчаса. Идти домой обедать, а потом возвращаться, чтобы сделать эту работу, мне казалось нелепым. А мама требовала, чтобы все приходили к обеду вовремя. Дальше - больше, я не так ставила вымытую посуду. Вместо того, чтобы объяснить - как надо, она с тяжелым вздохом начинала переставлять. Но больше всего ее возмутило, когда я уговорила Лешу пристроить к сеням кладовку и сделать там для нас спальню. До того мы все жили в единственной комнате, кровати стояли рядом...
Начались жалобы: «Теперь Алексей слушает только Шуру, а не меня!» Мама уходила плакать в дворовую уборную. Надо было догадаться - что ее обидело. Дипломатом была Таня, она меня защищала, мирила.
Ольга Даниловна была очень ревнива, и нервы у нее были истрепаны, а я недостаточно тактична и ласкова. Потом еще пришло ко мне письмо от Тани Свадковской. Я ответила на него и не обошла слегка вниманием свою свекровь. Письмо адресата не нашло, вернулось и, конечно, было в мое отсутствие прочитано. Это стало последней каплей в наших отношениях.
Летом Алексею предложили работу в поселке Иня на Чуйском тракте, там строили мост через реку Катунь. Не долго думая, мы отправились туда.
Кроме Леши на эту стройку ехало еще несколько рабочих. Три грузовые машины шли из Бийска. Мы на одну из них взобрались по дороге (в Майме).
Как описать это путешествие? Чуйский тракт с его контрастами - то живописные зеленые долины, то суровые обнаженные горы, вокруг которых дорога делает петли и круги. Подъем на поднебесную высоту, захватывающий дух спуск, и машина идет по самому краю пропасти.
Природа на Алтае была тогда нетронутой. Кедры, сосны, лиственницы - все поражали дикой мощью. Я уж не говорю о воздухе, напоенном смолистым ароматом, о цветах во влажных долинах и на склонах, яркими пятнами их укрывавших. О прозрачных ручьях и маленьких речках, весело бегущих по камням. Изредка проезжали мимо невзрачных деревушек с низкими, серыми, домиками.
Нам показывали место, где недавно сорвалась с дороги машина с грузом конфет. Жители долины потом ходили собирать их, как грибы в лесу.
На одной из вершин остановились, шоферы зажгли костер, нарвали кедровых шишек, бросали их в огонь. Шишки раскрывались, можно было доставать орехи. Но там было очень много смолы, которая склеивала мне руки. Орехи были еще не спелые.
Ехали долго, ночевали в какой-то конторе. Кажется в Кош-Агаче. Теперь я забыла названия ойротских аймаков, которые когда-то так часто печатала на машинке...
Наконец, приехали. Поселок Пня расположен на небольшом плоскогорье возле реки. Собственно, назвать его поселком, наверное, нельзя. Я не помню, чтобы там были местные жители. Стоял большой барак со стенами то ли из торфа, то ли из самана, контора с магазином, куда привозили по спискам хлеб и где главным и почти единственным товаром были «бычки в томате», и еще медпункт. Чуйский тракт спускался к реке, по которой ходил паром.
Нам с Лешей, как семейным, выделили в бараке одну комнатку. Мне не пришло в голову, что ее надо оштукатурить, побелить. Так и стояли стены шершавые, темные. Леша сделал помост вместо кровати и мы стали там жить. На работу, где готовили бревна для моста, Алексей ездил на велосипеде. Для меня никакой работы не было. Я стояла в очереди за хлебом, когда его привозили. Варила на камушках какую-то еду. Базара там не было, но в нашем же бараке по соседству жили другие рабочие. Я подружилась с женой одного из них. У нее был маленький ребенок, я тоже ждала своего, и тем для разговора было достаточно. Кажется, это они продавали нам картошку.
По выходным дням мы с Лешей отправлялись на прогулку. Не помню - по какому-то делу один из рабочих повел нас к старателям. Может быть, это касалось припасов к ружью, которое Алексеи привез с собой. Не знаю. Пошли далеко через перевал, идти мне было очень страшно. В каком-то месте тропинка лепилась по самому обрыву. Справа - плоская высокая скала, а слева обрыв в пропасть. Тропинка такая узкая, что две ноги поставить рядом негде... Алексей шел впереди, и в самых трудных местах протягивал мне руку. Спустились к реке, где работали старатели.
Я была разочарована, представляя себе добычу золота по рассказам Джека Лондона: главное - найти участок. Остальное само собой приложится. А тут был адский труд. Громоздкий, какой-то деревянный ящик, размером с большую кровать и с решетчатым дном. В него насыпали породу, вручную ведрами заливали водой и трясли. Потом камни выбрасывали и снова загружали породу... Просеянный песок еще как-то мыли, отстаивали, пока оставалась щепотка чего-то серенького, невзрачного. Это и было золото. То, что поблескивало в песке и мне казалось золотом, были кусочки слюды.
Покончив деловые разговоры, нас на лодке перевезли на левый берег. Это было тоже удивительно. Катунь здесь бежит быстро. Её русло всё в больших валунах. Лодкой управляют не веслами, а шестом, огибая эти глыбы.
Лодка вернулась, а мы пошли гулять дальше. Нашли небольшой залив, где вода как будто стояла. Я решила искупаться, сунулась в реку и с воплем выскочила на берег. Вода ледяная - бежит с такой скоростью, что сбивает с ног. Мы еще походили и вернулись через паром. Гулять ходили каждый выходной день. Леша брал с собой ружье, надеясь найти какую-нибудь дичь и тем улучшить наш рацион. Но, то ли горы были действительно пустынными, то ли нужно было знать охотничьи места, но дичи мы не видали.
На горах почти всюду были осыпи. Алексей шел первым, в местах, где я не могла залезть, он протягивал мне ружье прикладом вниз. Я хваталась за него и лезла вверх. Иногда это заканчивалось тем, что мы оба стремительно катились вниз вместе со щебнем, песком и камнями.
В долине росла смородина. Как-то я осталась ее собрать, а Леша один полез на гребень. Собирая ягоды, я увидела возле куста очень явное и очень свежее свидетельство того, что совсем недавно тут побывал медведь. Я затаилась, и ягоды в кустах рвать не решалась. Другой дичи так и не было, Тогда Алексей стал стрелять в поселке ворон. Он сам их ощипывал и потрошил, а я варила. С едой у нас было очень плохо. Зарплату Леше задерживали.
Проездом в командировку, побывали у нас в Ине Таня с мужем - это было их свадебное путешествие. Константин Осипович - инженер гидрогеолог - работал над орошением засушливых районов Алтая и ехал посмотреть выполнение своего проекта.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 #
| |
Текущий рейтинг темы: Нет |
|
