|
|
|
 |
Автор статьи: Станислав Коржов
Первоисточник:
ж-л
Страницы: 1 2 3 #
Станислав Коржов
“Клянемся честью и Черновым...”
В ясный сентябрьский день 1825 года Петербург замер в предгрозовом ожидании. Никогда еще улицы города не видели такого многолюдья. В тягостном молчании с обнаженными головами у края тротуаров стояли обыватели. На балконах и у распахнутых настежь окон особняков толпилась петербургская знать, с опаской лорнируя людской поток, неукротимо заполнявший улицы и площади города.
Начав свое течение от казарм Семеновского полка, живой поток властно вовлекал в бурную стремнину пешеходов, всадников, экипажи, направляясь к Смоленскому кладбищу. Это была первая в России сословная манифестация против аристократии и самодержавия. Поводом для нее послужили похороны подпоручика л.-гв. Семеновского полка Константина Чернова, умершего после смертельного ранения на дуэли с флигель-адъютантом поручиком л.-гв. Гусарского полка Владимиром Новосильцовым .
Основанием для дуэли послужило то обстоятельство, что Новосильцов, влюбившись в сестру Константина Чернова, в порыве страстного очарования добился ее согласия и согласия ее родителей на брак. Своих родителей новоиспеченный жених уведомил лишь после обручения и огласки предстоящей свадьбы.
Новосильцовы отказались породниться с Черновыми по той причине, что их семьи стояли на разных ступенях дворянской лестницы. Невеста была дочерью многодетных бедных помещиков. Ее предки не обладали ни знатностью, ни богатством. Свое дворянское достоинство они выслужили чинами и орденами на государственной военной службе.
Жених принадлежал к высшей аристократии. Он — внук графа Владимира Григорьевича Орлова, одного из пяти братьев Орловых, возводивших на российский престол императрицу Екатерину II, имел большие связи в высшем свете и был сказочно богат. Родители Новосильцова категорически отказались благословить его выбор. Запретили сыну даже думать о столь неподходящем союзе. Молодой гвардейский офицер и флигель-адъютант отступился от своего намерения. Он беспрекословно прекратил всякие отношения с нареченной невестой и ее семейством, чем, по понятиям того времени, обесчестил имя невинной девушки.
Константин Чернов решил кровью смыть запятнанную честь своей сестры... Назначена дуэль... Условия ее были столь жестки, что противники оба пали, смертельно раненые... Похороны умершего от раны Константина Чернова состоялись в субботу 26 сентября 1825 года.
Вот как описывает траурную процессию очевидец: “...Офицеры обществом сложились схоронить товарища великолепно... Гроб малиновый, бархатный, с золотым газом. Дроги с балдахином и наверху дворянская корона. Лошади в попонах черных с кистями на головах, военная музыка, огромный хор певчих, собор духовенства, более 50 человек с факелами, рота солдат, военных штаб- и обер-офицеров более 500. Сотни карет четвернями, а дрожек парами — счету нет!”
Очевидец не знал или не рискнул написать в своем дневнике, что единодушие гвардейских офицеров было вызвано не только желанием достойно проводить в последний путь товарища. Для них похороны Константина Чернова явились поводом для демонстрации против высшей аристократии, сословная спесь которой явилась причиной его гибели. Они считали, что их товарищ пожертвовал жизнью для защиты чести своей неродовитой семьи.
Но члены тайного Северного общества декабристов, соратником которых был Константин Чернов, сделали все возможное, чтобы его смерть не рассматривалась как гибель за семейное дело. Вызов Черновым на дуэль Новосильцова декабристы объясняли как общественно-патриотический поступок, а в гибели Константина Чернова они видели гражданский подвиг — превратив его похороны в невиданную дотоле мощную манифестацию. Трудно сказать, сколько людей пришло проводить в последний путь Константина Чернова. В мощном течении процессии, заполнившей улицы и площади города, ощущалось угрожающе-безмолвное презрение к высшей аристократии, виновникам безвременной гибели юноши. Декабристы предполагали, что в момент предания тела земле они воспламенят тлеющий гнев толпы чтением накануне написанного стихотворения “На смерть К. П. Чернова”.
В одной из великого множества карет, следовавших за гробом мужественного юноши, рядом со щеголеватым флотским лейтенантом сидел растрепанный молодой человек в цивильном сюртуке. Он что-то скороговоркой бормотал, кривя при этом рот, и то закатывал, то прикрывал рукой глаза.
— Вильгельм, что ты там бормочешь? — с нескрываемой иронией спросил лейтенант Завалишин.
— Я твержу стихи, которые буду читать на Смоленском кладбище у гроба Константина Чернова... Ужасно волнуюсь... Не дай бог запутаюсь. Это будет позор, которого я себе никогда не прощу, — отвечал, заикаясь от волнения, Вильгельм Кюхельбекер.
— Успокойся, Вильгельм, и перестань бормотать. Гарантирую, что тебе не в чем будет себя упрекнуть.
Карета миновала Исаакиевскую площадь вместе с процессией, а затем, вырвавшись из ее рядов, повернула к Английской набережной...
О предполагавшемся чтении стихов над могилою Чернова узнал бывший член Союза Благоденствия командир л.-гв. Семеновского полка, генерал-майор С. П. Шипов. Опасаясь, что задуманная акция приведет к непредсказуемым последствиям, Шипов попросил Завалишина воспрепятствовать чтению стихов. В день похорон Завалишин постоянно был рядом с Кюхельбекером. Процессия двигалась по Васильевскому острову, направляясь к Смоленскому кладбищу. Пользуясь тем, что Кюхельбекер сидел в его карете Завалишин заехал к себе на квартиру, будто бы на несколько минут.
Прибыв на кладбище, организаторы манифестации вдруг обнаружили, что нет Кюхельбекера. Один за другим друзья погибшего и его товарищи по тайному обществу говорили прощальные слова... Кюхельбекер не появлялся... Наступила минута последнего прощания с покойным, минута, когда должны были зазвучать стихи, клеймящие убийц безвинно погибшего юноши..., но Кюхельбекера все не было. И... тело было предано земле. Не пламенные прощальные стихи, а тишина скорбного молчания многотысячной толпы звенела в ту минуту над Смоленским кладбищем. И недостало искры, способной воспламенить наэлектризованную толпу, превратив ее скорбь в гнев.
Но стихи, уже потерявшие взрывную силу, тем не менее, в тот же день нашли своего читателя. Волна рукописных листков покатилась от Петербурга по всей России, вызывая сочувствие к тому, кто пожертвовал жизнью, защищая слабого от сильного, скромного от спесивого.
По силе общественно-политического звучания стихотворение “На смерть К. П. Чернова” специалисты-литературоведы оценивают как предтечу лермонтовского - “На смерть поэта”. Относят его к числу ярчайших произведений русской политической лирики. Отсюда следует непраздный вопрос: кто автор этого замечательного стихотворения?
С первых дней появления стихотворения в рукописях современники приписывали авторство Кюхельбекеру. В 1859 году в “Полярной Звезде” Герцена и Огарева это стихотворение было впервые опубликовано и вновь автором назван Кюхельбекер. В последующее десятилетие издатели многих вольных заграничных поэтических сборников публиковали стихотворение “На смерть Чернова” за подписью В. К. Кюхельбекера. Но в 1872 году редактор первого русского легального издания сочинений Рылеева П. А. Ефремов подверг сомнению авторство Кюхельбекера и на основе некоторых, слабо аргументированных доказательств, автором назвал Рылеева. С тех пор мнения среди историков и литературоведов разделились: одни считают автором названного стихотворения Кюхельбекера, другие — Рылеева. Стихотворение уже более 100 лет публикуется как в произведениях Рылеева, так и Кюхельбекера.
Об авторстве этого стихотворения написаны десятки статей. Выразителями крайних точек зрения являются Ю. М. Лотман — сторонник “кюхельбекеровской версии” и А. Г. Цейтлин — сторонник “рылеевской версии”. Но окончательно авторство до сегодняшнего дня не определено. Ю. М. Лотман по этому поводу написал: “Необходимы дальнейшие документальные разыскания, которые, возможно, окончательно прольют свет на происхождение этого загадочного, и вместе с тем столь существенного для истории русской политической поэзии стихотворения”.
Как и всякая тайна — эта тоже стала дразнить воображение. Разум не хотел считаться с фактами, указывающими на неразрешимость этой загадки. Память услужливо подсказывала примеры, когда разгадывались более древние и более запутанные тайны...
Начался поиск. Он был долгим и малорезультативным... Обратило на себя внимание то обстоятельство, что в дискуссии, длящейся более ста лет, оппоненты оперируют полярными аргументами, но один факт этой аргументации совпадает. И сторонники авторства Рылеева, и его противники единодушно говорят о родстве Чернова и Рылеева. А. Г. Цейтлин даже использует это родство как доказательство в пользу “рылеевской версии”. Назвав некоторые соображения в пользу авторства Рылеева, А. Г. Цейтлин добавляет: “Рылеев... был связан с Черновым и родственными узами — мать Чернова приходилась сестрой матери Рылеева Анастасии Матвеевне, урожденной Эссен... причины были чрезвычайно существенными и вполне могли помешать Рылееву выступить на кладбище с чтением стихов, призывающих к мести”.
Ю. М. Лотман, цитируя дневниковые записи Сулакадзева за 1825 год, приводит такую выдержку: “15 октября. Слышал от Лазарева-Стенищева (?), что Чернова девица застрелилась сама, как из-за нее стрелялись”. Не комментируя эту запись, Лотман несколько ниже пишет: “Рылеев был связан с Черновым двойной связью: и как член тайного общества, и как близкий родственник. Поступок Новосильцова задевал и его честь, а жертвой “семейств надменных” пали его двоюродная сестра и брат”. Из этого текста следует, что автор считает, будто бы сестра Чернова покончила жизнь самоубийством.
Отвлечемся на время от основной темы и заострим внимание на “виновнице дуэли — девице Черновой”. Так чаще всего называли ее в публиковавшихся материалах в XIX веке в силу того, что имя ее современники в большинстве своем не знали. В “Записках”, письмах и дневниковых записях они называли ее Авдотьей, Акулиной, Аграфеной, Катериной, Марией, Пелагеей.
Страницы: 1 2 3 #
|
Текущий рейтинг темы: Нет | |
|
