|
|
|
 |
Автор статьи: Станислав Коржов
Первоисточник:
ж-л
Страницы: 1 2 3 #
Станислав Коржов
«Горжусь своими предками...»
«Мне жаль, что сих родов боярских
Бледнеет блеск и никнет дух,
Мне жаль, что нет князей Пожарских,
Что о других пропал и слух...». А. С. Пушкин.
С Еленой Константиновной мы познакомились в 1975 году на Байкале, где отдыхали участники Всесоюзной конференции посвященной 150-летию восстания декабристов. Будучи неординарной личностью, она, как магнитом притягивала всех, кто попадал в орбиту ее влияния. Так случилось и со мною. Каждая встреча, каждая беседа оставляли неизгладимый след в памяти. С годами крупицы знаний о Елене Константиновне сложились в конгломерат. Появилось желание рассказать другим об этом замечательном человеке.
* * *
Среднюю школу она закончила в 1931 году. И сразу же, в силу скудного материального достатка семьи, пошла работать. Поступила лаборанткой в Минералогический институт Академии наук СССР. Позднее его переименовали в Ломоносовский институт Академии наук СССР. В том же году она сдала документы в Ленинградский университет на геологический факультет и... не поступила.
Виной тому была не слабая подготовка за курс средней школы. Нет. Тем более что в те годы вступительных экзаменов, в нынешнем их понимании, не было. Достоинства абитуриентов определялись не знаниями, а анкетой. Помните, в романе А.Н. Рыбакова «Дети Арбата» описываются эти изнуряющие душу анкеты? Десятки мыслимых и немыслимых вопросов.
— Но меня, — рассказывала Елена Константиновна, — пугало не их множество, а одна единственная графа... о социальном положении. Эта графа гипнотизировала меня, как змея кролика, который, сознавая неминуемую гибель, тем не менее, лезет в ее пасть. Я понимала безысходность своих действий, но все же честно и откровенно писала в злополучной графе: “из дворян”.
Это слово, будто полосатый шлагбаум, преграждало ей путь в университет. Шлагбаум опускался и год, и два, и три. Кое-кто из сердобольных подруг советовал ей: “да напиши ты в анкете, что ты мещанка”.
Это трудно объяснить, — рассказывала Елена Константиновна, — но поступить так было выше моих сил. Впрочем, как теперь понимаю, никто бы и не поверил, что я мещанка с фамилией Фандерфлит.
* * *
Гением Петра Россия в исторически короткий срок стала великой морской державой. Как же случилось, что безбрежные морские просторы завладели воображением молодого царя, никогда прежде не видевшего моря? Какие побудительные мотивы вызвали у него интерес к водной стихии и кораблестроению? Безусловно, их много. Но в данном случае уместно вспомнить, что первым наставником по кораблестроению у Петра был голландец Франц Федорович Тимерман. Первые уроки судовождения на Переяславском озере получены от старого матроса-голландца Карштена Бранта. Юношеское увлечение, направляемое мудрыми наставниками, с годами формируется в призвание к морскому делу и кораблестроению.
Позднее царь Петр писал: “Несколько лет исполнял я свою охоту на озере Переяславском, наконец, оно стало для меня тесно... Тогда я решился видеть прямо море и просить позволения у матери съездить к Архангельску”. Здесь Петр впервые увидел военный корабль и был он... голландским. Надеюсь, меня не упрекнут в отсутствии патриотизма, слепом преклонении... и тому подобное. Таковы факты. Позднее Петр I проведет переоценку ценностей, а пока, руководствуясь первыми впечатлениями, он заказывает первый 44-пушечный фрегат “Св. Пророчество” голландской судостроительной фирме в Роттердаме. И именно в Голландии впервые показали флаг России и заявили о ней как о морской державе первые военные суда — корабль и фрегат.
Но Петр понимал, что два судна — это не флот. Флот, который должен стать реальной силой для утверждения России как морской державы, еще предстояло создавать. Понимал он и то, что пока русские люди не научились строить корабли без помощи иностранных специалистов, накопивших солидный опыт военного кораблестроения, не обойтись. В русские посольства западноевропейских стран был послан указ Петра о приглашении на русскую службу лучших кораблестроителей. Из Венеции, Франции, Англии, Голландии несколько сот специалистов отправились в далекую и незнакомую Московию, имея о ней весьма смутное представление, считая ее варварской страной, но, тем не менее, готовые строить для нее военный флот. Эти энтузиасты стали учителями и наставниками известных впоследствии отечественных кораблестроителей.
Вместе с другими прибыл в Архангельск и голландский корабельных дел мастер Иван Фандерфлит. Для него, как и многих других иностранцев, Россия стала второй родиной. Фандерфлиты глубоко пустили здесь свои корни. Поколение за поколением, живя интересами России и отдавая все свои силы для ее славы и могущества, выходцы из других стран всею сутью становились русскими, и лишь фамилии напоминали “откуда есть, пошла” их родословная.
* * *
Уже более трех столетий насчитывает российская ветвь голландской фамилии – Фандерфлит. За это время широко разрослась крона родословного древа. На каком только поприще не служили новой родине представители этой фамилии. Но, кажется, никогда не прерывалась ее связь с морем. Виною тому, наверное, зов крови предков — голландских мореходов и кораблестроителей.
В Архангельске с конца XVII века Иван Фандерфлит строил корабли. Но уже один из его сыновей Ефрем стал не кораблестроителем, а офицером российского флота. Со второй половины XVIII века Ефрем Иванович служил начальником пограничной стражи в Кронштадте. Здесь же его сыновья Иван и Тимофей закончили морской кадетский корпус. Они пошли по стопам отца — стали офицерами.
Не только Ефрема Ивановича и его сыновей позвало к себе море. На протяжении трех столетий любовь к нему просыпалась то у одного, то у другого члена этой фамилии. До недавнего времени на рыболовных сейнерах бороздил моря и океаны хладнокровный и голубоглазый, как его далекие предки, племянник Елены Константиновны, первый помощник капитана Ефрем Дмитриевич Фандерфлит.
Что касается кораблестроительной деятельности, то среди представителей этой фамилии были не только практики, но и теоретики. В начале XX века Александр Петрович Фандерфлит, профессор Петербургского политехнического института написал трехтомный учебник “Теория корабля”. О ценности теоретических разработок профессора А.П. Фандерфлита можно судить хотя бы по тому факту, что еще и сегодня студентов кораблестроительных институтов знакомят с некоторыми положениями его “теории корабля”. Высоко ценил знания и труды А.П. Фандерфлита русский и советский кораблестроитель, академик А.Н. Крылов.
* * *
Так уж получилось, что, и женщины этой фамилии оказались, в меру своих возможностей, прикосновенными к истории русского флота. Те из читателей, кого интересует морская тема, вероятно, помнят романтическую историю, описанную в книге Б.Г. Островского “Лазарев” (о русском флотоводце, адмирале М.П. Лазареве), вышедшей в серии ЖЗЛ. М.П. Лазарев, уже главный командир Черноморского флота и портов, прибывает по служебным делам в Петербург. Присутствуя на балу у одного из сановников, вице-адмирал заметил вдруг “очаровательное личико кружащейся в танце молодой девушки... Неожиданное чувство поразило Михаила Петровича...”. Далее Лазарев узнает, что это дочь капитана второго ранга в отставке Тимофея Ефремовича Фандерфлита, с которым они некогда служили. Наутро Лазарев решительно едет к сослуживцу, чтобы предложить его дочери руку и сердце. Так Екатерина Тимофеевна Фандерфлит стала женою знаменитого флотоводца. Несмотря на значительную разницу в возрасте супругов, их брак оказался счастливым. У четы Лазаревых было пятеро детей.
В сцене знакомства и сватовства М.П. Лазарева к Е.Т. Фандерфлит, описанной Б.Г. Островским, все так искренне и романтично, что не хотелось бы вторгаться в этот сюжет с прозой жизни, но одно обстоятельство вынуждает сделать это.
Лет за десять до женитьбы Лазарева на корабле “Азов”, которым он командовал, появился молодой мичман Владимир Алексеевич Корнилов. Знакомы они были давно, но с этого времени Лазарев во всех своих начинаниях полагался на деловые качества Корнилова. Вскоре мичман стал незаменимым помощником командира корабля. С годами их служебные взаимоотношения переросли в дружбу. Родители В.А. Корнилова жили в Петербурге. М.П. Лазарев часто бывал в их доме. Это обстоятельство лишает встречу заслуженного адмирала и молодой девушки романтического ореола. Более правдоподобно то, что М.П. Лазарев и Е.Т. Фандерфлит познакомились в доме родителей В.А. Корнилова, поскольку Владимир Алексеевич Корнилов и Екатерина Тимофеевна Фандерфлит — двоюродные брат и сестра. Это родство объясняется тем обстоятельством, что мать В.А. Корнилова, Александра Ефремовна, урожденная Фандерфлит, и отец Екатерины Тимофеевны — родные брат и сестра.
Россия по праву гордится именами флотоводцев М.П. Лазарева, В.А. Корнилова и, наверное, грешно было бы забыть, что жена одного и мать другого адмиралов — потомки выходца из Голландии Ивана Фандерфлита, для которого Россия стала второй родиной.
* * *
“Завидного в судьбе моей нет! Три несчастья тяготеют постоянно надо мною: бедность, политическое уничижение и одиночество. С отъездом отсюда в столицу здешнего почтенного губернатора Тимофея Ефремовича Фандерфлита, его ангельской супруги и милого семейства, я лишился последней опоры, последнего утешения”.
Это строки из письма декабриста Федора Николаевича Глинки, сосланного в Олонецкую губернию в город Петрозаводск. Трудно предугадать, как сложилась бы судьба декабриста, если бы с первых дней прибытия в Петрозаводск он не нашел в лице гражданского губернатора Т.Е. Фандерфлита доброжелательную поддержку, участие в своей судьбе и сердечную доброту со стороны семьи губернатора.
Несмотря на отъезд Фандерфлита из Петрозаводска, дружба между опальным поэтом-декабристом и бывшим губернатором не прекратилась. Более того, петербургские друзья Ф.Н. Глинки стали друзьями Т.Е. Фандерфлита и его семьи. Так, Александр Федорович Воейков, автор широко известной сатиры “Дом сумасшедших”, писал Глинке в апреле 1828 года: “Я видаюсь также нередко с почтеннейшим вашим экс-губернатором Тимофеем Ефремовичем Фандерфлитом, и он часто говорит о вас, о вашем житье-бытье, о ваших набожных занятиях. Маленькая его дочка Сашенька сердечно к вам привязана”. Кроме того, одно из писем Ф.Н. Глинки к Н.И. Гнедичу свидетельствует, что и более высокие литературные круги были доступны Т.Е. Фандерфлиту: “Приятель мой Де-Роберти и бывший здесь гражданским губернатором Т.Е. Фандерфлит уведомляют меня, что, будучи у В.А. Жуковского, видели они одного из первых наших поэтов (А.С. Пушкина. – С.К.), с жаром сердечного красноречия говорившего в мою пользу”.
Окружение не только характеризует, но и формирует человека, поэтому мы вполне можем судить о конкретном человеке по его друзьям и по их отзывам о нем. А потому, завершить рассказ о Т.Е. Фандерфлите хотелось бы строчками письма одного из достойнейших людей того времени декабриста Михаила Александровича Бестужева. Следует напомнить, что в Архангельске М.А. Бестужев служил в 1819-1821 годах, а цитируемое письмо он написал в 1856 году, адресуясь к М.Ф. Рейнеке. “Россия потеряла трех героев, (речь идет о П.С. Нахимове, В.А. Корнилове и В.И. Истомине. – С.К.) черноморские моряки — трех славных адмиралов, Вы — одного из друзей, а я — двух товарищей моей юности.
С П.С. Нахимовым я был дружен еще бывши кадетом. Впоследствии судьба нас свела в Архангельске..., а это были самые счастливые дни моей юности. Время быстро летело в дружеских беседах с ним, в занятиях по службе и приятных развлечениях, какими был так обилен в то время город Архангельск...
С почтенным семейством В.А. Корнилова я познакомился по возвращении из Архангельска, через Фандерфлита, бывшего вице-губернатором в Архангельске, в доме которого я был принят как родной, и на дочери которого был женат М. П. Лазарев. Я уже был лейтенантом, когда В.А Корнилов вышел из корпуса на службу и нежно любящая его мать просила меня не оставлять сына ее добрым советом. Но судьба решила иначе...”
* * *
В 1933 году умер отец Елены Константиновны. В связи с этим еще более усугубилось материальное положение. Но тем не менее ее не оставляла надежда поступить в университет. И вдруг в 1934 году ввели конкурсные экзамены для поступления в вузы.
— Это меня окрылило, – рассказывала Елена Константиновна, – что, в свою очередь, способствовало успешной сдаче экзаменов. Я почти не сомневалась, что наконец-то буду учиться в университете. Но, тем не менее, в тот день, когда должны были вывесить списки зачисленных, я, едва ли не самая первая была у доски объявлений. На букву “эф” меня не оказалось. Часто при написании мою фамилию искажали до неузнаваемости. Поэтому в списке зачисленных я ее, наверное, только на букву «ы» не искала.
Когда вернулась в лабораторию, на мне, что называется, лица не было. Мой начальник, профессор Лемлейн Георгий Глебович, кристаллограф, увидев это, испугался. Я находилась в прострации. Поэтому он взял меня, образно выражаясь, за шиворот, сел со мною в пригородный поезд, и мы поехали в район нынешнего Комарова на дачу к академику, палеонтологу Францу Юльевичу Левенсон-Лессингу. В свое время, Франц Юльевич был учеником моего дедушки. Привез меня Георгий Глебович и говорит: “Франц Юльевич, эта молодая девица — внучка Петра Петровича Фандерфлита”. Франц Юльевич так обрадовался мне, будто увидел своего учителя, а не его внучку.
[size=3* * *
В “Большой энциклопедии” под редакцией С.Н. Южакова и в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона помещены биографические статьи о П.П. Фандерфлите. Биографическая справка о дедушке Елены Константиновны составлена мною на основе энциклопедических и других публикаций. Родился Петр Петрович в Архангельске в 1839 году. Гимназию закончил в Петербурге и сразу же поступил в Петербургский университет на математическое отделение физико-математического факультета. Получив здесь же степень кандидата, с 1862 года начал путь ученого физика и “истинного педагога с хорошим философским образованием”. Петр Петрович не замкнулся в ученую скорлупу, ему не чужда была и общественно-политическая жизнь. В 1862 году он принял участие в студенческих волнениях. Арестован. Полгода провел в Петропавловской крепости, а затем в казематах Кронштадта. Но эти испытания не изменили его отношения к общественной жизни. Он читает лекции в воскресных школах, участвует в делах общества вспомоществования студентам университета и в делах городской думы.
Активная научная и преподавательская деятельность заслуженного профессора Петербургского университета П.П. Фандерфлита, его гражданская позиция, казалось бы, поглощали все время, но, тем не менее, Петр Петрович успевал поработать еще и на просветительской ниве. Им написан целый ряд статей о преподавании математики и физики в средних учебных заведениях. Он издает “Систематический курс геометрии”, а также курсы “Введение в механику” и “Основания механики”.
Его коллегами и друзьями были Н.Г. Чернышевский, И.М. Сеченов, И.П. Мечников, Л.Ф. Пантелеев и другие передовые люди того времени. В 1868 году в Петербург приехала Софья Васильевна Ковалевская, чтобы изучать математику. Она познакомилась с П.П. Фандерфлитом, а через него с Пыпиными, Ольгой Сократовной Чернышевской и ее сыновьями. Умер Фандерфлит Петр Петрович в 1904 году. В фондах музея Санкт-Петербургского государственного университета хранятся документы и материалы, рассказывающие об этом ученом, его научной и педагогической деятельности.
* * *
Но вернемся к рассказу Елены Константиновны Фандерфлит.
— Георгий Глебович поведал Францу Юльевичу о моей безуспешной осаде университета, на которую ушло столько лет, что за это время можно было бы пройти полный курс обучения.
Нужно знать Франца Юльевича, чтобы в полной мере оценить его реакцию и последующие действия... Не знаю характера и степени усилий, приложенных академиком Левенсон-Лессингом на ректора Лазуркина, но в университет я была зачислена. К моему глубочайшему сожалению, учиться мне пришлось лишь до марта 1935 года. Только я сдала первую в своей жизни сессию, как меня исключили из университета и всю нашу семью отправили в ссылку...
“В 1935 г. началась новая массовая репрессивная кампания — выселение из Ленинграда, Москвы и некоторых других городов “классово чуждых” элементов. В отдаленные провинциальные города выселялись семьи бывших дворян, купцов, капиталистов, чиновников. Без большой ошибки число выселенных можно определить в 1 млн. человек”. (Рой Медведев, историк. Трагическая статистика. АиФ, № 5, 1989, с. 6.).
— Это был какой-то кошмар, - сокрушалась Елена Константиновна, - еще несколько дней назад мы жили относительно спокойно и вдруг нам приказали собрать вещи первой необходимости и в любой момент быть готовыми покинуть Ленинград. Описать наше состояние и чувства, овладевшие нами в день отъезда, и, тем более, в час отправления поезда, задача непосильная. Чтобы сделать это, по-видимому, недостаточно пережить такое, нужно еще и литературным даром обладать. До последнего момента мы не верили, что мы отвергнуты государством, которому служили в меру своих сил, и что оно за это определяет нам судьбу изгоев.
Особенно тяжело перенес эту трансформацию дядя Коля. Как мне позднее рассказывали, степень его недоумения, и растерянности была на грани умопомешательства. К счастью, в последний момент, чуть ли не на ходу его выдернули из вагона. По-видимому, кто-то в Академии наук спохватился и ходатайствовал за него. Впрочем, это счастье оказалось относительным. Миновав те круги Дантова ада, через которые прошли мы, дядя Коля, тем не менее, не смог оправиться от пережитого потрясения. На этой почве он заболел, болезнь прогрессировала и свела его в могилу. Бедный дядя Коля!
* * *
“Дядя Коля”, это Николай Александрович, сын Александра Николаевича Пыпина, академика, известного специалиста по истории древней и новой русской литературы, двоюродного брата Николая Гавриловича Чернышевского. Работал Н.А. Пыпин в Пушкинском Доме.
Дедушка Елены Константиновны Петр Петрович Фандерфлит был женат на родной сестре А.Н. Пыпина Полине Николаевне. Следовательно, Елена Константиновна — внучатая племянница А.Н. Пыпина и двоюродная внучатая племянница Н.Г. Чернышевского. С Пыпиными и Чернышевскими у Фандерфлитов всегда сохранялись дружеские и родственные отношения. Когда Николая Гавриловича сослали в Сибирь, Ольга Сократовна осталась без крыши над головой. Ей пришлось снимать случайные комнаты. В таких условиях жене Чернышевского было трудно содержать и воспитывать детей. На помощь пришли друзья Николая Гавриловича и среди них П.П. Фандерфлит. В то время он еще не был женат на П.Н. Пыпиной и, следовательно, его помощь была не родственной, а дружеской. Петр Петрович оказывал Ольге Сократовне не только материальную помощь — когда пришла пора готовить ее старшего сына Сашу в гимназию, он взял это на себя. Совместно с А.Н. Пыпиным они хлопотали затем, чтобы определить сыновей Чернышевского в средне учебные заведения. А сделать это было не просто, и не только потому, что хлопотать приходилось за детей “государственного преступника”, но еще и потому, что ходатаи были из “неблагонадежных” — один в знак протеста оставил кафедру в университете, другой побывал в Петропавловской крепости.
Любопытно, что за год до окончания Сашей Чернышевским университета, П.П. Фандерфлит пригласил его преподавать математику и географию своим подрастающим сыновьям. В семье Фандерфлитов их было трое: старший Владимир (позднее морской офицер), Александр (будущий автор учебника “Теория корабля”) и Константин (впоследствии чиновник Морского министерства, отец Елены Константиновны). По воспоминаниям их тетки Екатерины Николаевны Пыпиной Саша Чернышевский в своих объяснениях переходил границы школьной программы. Детям он читал длинные, нудные лекции. Читал до тех пор, пока дети не начинали плакать. Этот курьезный способ обучения, свидетельствуя об отсутствии у Саши Чернышевского педагогических задатков, в то же время указывал на его потенциальные способности ученого-теоретика. Возможно, он и реализовал бы свои задатки, но его жизнь сложилась трагически.
Шли годы, и, несмотря на все катаклизмы, сотрясавшие общественные и государственные устои, родственно-дружеские связи между поколениями Чернышевских — Пыпиных — Фандерфлитов не нарушились и сохранились до наших дней. Елена Константиновна часто получала письма из Саратова, теперь уже от правнучки Н.Г. Чернышевского Веры Самсоновны. Сотни писем, оставшиеся от разных поколений этих семей, уже сданы в музеи и архивы...
* * *
— Лишь в дороге мы узнали, – продолжает Елена Константиновна, – что местом ссылки нам определен поселок Иргиз, Актюбинской области. В Актюбинск поезд пришел ночью. Вдруг нам объявили, что следует взять вещи и выйти из вагонов. Это встревожило нас. Все стали шепотом спрашивать друг у друга, что скрывается за этой неожиданной выгрузкой. Тускло освещенный, засыпанный снегом и насквозь продуваемый ветром перрон, стал заполняться пестрой, странно одетой для тех мест и того климата толпой ссыльных. Интеллигентные, в основном, люди, родившиеся и выросшие в городе, неделю назад вырванные и выброшенные из своей среды, представляли жалкое зрелище.
Эту большую, но беспомощную толпу, повели через промерзший, темный заснеженный город. Шли бесконечно долго. Мама решила, что нас ведут на расстрел, но держалась мужественно. Обессилевших и полу замерзших, нас привели, наконец, в какую-то школу и оставили там до утра. А утром увезли за сто тридцать километров от Актюбинска, в степной поселок. Там мы и жили. Как жили, об этом лучше не вспоминать. Маме в это время было уже шестьдесят, и, естественно, что выпавшие на нашу долю тяготы легли на ее плечи более тяжким грузом. Но свой крест мама несла с достоинством и никогда не роптала на судьбу.
* * *
“Я сумела бы даже от лучшего друга скрыть тайну дочери, если можно было бы заподозрить, что я добиваюсь положения или богатства. Но она хочет лишь разделить оковы, утереть его слезы...”. Это строки из письма Мари-Сесиль Ледантю к родителям декабриста Василия Петровича Ивашева. Узнав, что ее дочь Камилла любит “государственного преступника” и готова ехать к нему в Сибирь, готова разделить его участь, чтобы оказать любимому посильную поддержку, мать решилась написать это письмо.
К тому времени уже многие жены декабристов уехали к своим мужьям. Уехала и соотечественница Камиллы, француженка Полина Гебль, мотивируя в прошении к императору тем, что она — мать ребенка Анненкова Ивана Александровича. Каждая из уехавших женщин могла претендовать на воссоединение, у Камиллы была одна уважительная причина — ее любовь.
Около двух лет ушло на получение “монаршего соизволения” для соединения любящих сердец. 16 сентября 1831 года в Петровском заводе состоялось венчание Камиллы Ледантю и Василия Петровича Ивашева. Судьба отпустила им пять лет каторжной жизни и три — относительно вольной на поселении. Но на судьбу они не роптали. Они были счастливы, как можно быть счастливым в их положении. В декабре 1839 года умерла Камилла Петровна, через год — Василий Петрович. После их смерти осталось трое малолетних сирот: Мария, Вера и Петр.
Сын декабриста Петр Васильевич Ивашев и его жена Екатерина Петровна, урожденная Стрельнинская, имели тоже троих детей: сына Василия (впоследствии железнодорожник, инженер-строитель), дочь Екатерину (в замужестве Александрова, умершая в конце 80-х в Ленинграде на 112 году), и дочь Веру. Внучка декабриста Вера Петровна Ивашева стала педагогом-словесником. Более двадцати лет преподавала она в дореволюционных рабочих школах и тридцать с лишним лет учила советских детей. Педагогическую деятельность закончила в преклонном возрасте. Еще в конце XIX века Вера Петровна вышла замуж за Константина Петровича Фандерфлита, так что Елена Константиновна — ее дочь. Теперь потомки декабристов находились в ссылке. Но не как их предки – за политические убеждения, а за свое дворянское происхождение. Любое дело можно довести до абсурда.
* * *
Жилось им трудно, но они никому не жаловались. Тем не менее, об их мытарствах узнал Александр Петрович Карпинский, геолог с мировым именем, президент Академии наук СССР. Благодаря его участию Вера Петровна и ее близкие перебрались из степного поселка в город Оренбург. Бытовые условия жизни улучшились, но усугубилось материальное положение. Елену Константиновну и жену ее брата Дмитрия Александру Ивановну нигде не принимали на работу. Тогда Александра Ивановна написала дальнему родственнику Фандерфлитов писателю Алексею Николаевичу Толстому. По тем временам нужно было иметь гражданское мужество, чтобы ходатайствовать за ссыльнопоселенцев. Пренебрегая опасностью, Алексей Николаевич добился трудоустройства Елены Константиновны и ее невестки.
* * *
Позднее Елене Константиновне удалось реализовать свою мечту — она стала геологом. С 1940 года работала младшим техником-геологом в тресте Южуралуглеразведка. В конце 1945 года с мужем Пини Олегом Алексеевичем и дочерью Наташей вернулись в Ленинград. Здесь Елена Константиновна устроилась в трест Ленуглегеология, где и проработала до выхода на пенсию. Первые годы, так же как и на Южном Урале, пришлось заниматься угольной геологией, но впоследствии работала старшим инженером-палеонтологом, руководителем группы палинологических исследований, изучавшей стратиграфию осадочных пород различного геологического возраста.
В этой области и в области изучения бурых углей Елена Константиновна опубликовала 10 научных работ. Она имеет семь правительственных наград, а за коллективную монографию о залежах бурых углей в Подмосковной котловине — знак “Шахтерская слава” 3-ей степени. Елена Константиновна — “Отличник Министерства геологии”, ветеран труда.
— Елена Константиновна, как Вы сами оцениваете свою прожитую жизнь?
— В целом мою судьбу можно назвать благополучной. А вот судьба моих близких искалечена. В чем их вина? В том, что наши предки своим усердием выслужили дворянское достоинство? Но ведь служили они во славу и благо России... Что нам пришлось пережить... Но, несмотря на это, я не хотела бы иметь других предков. Я горжусь ими, и в служении родине всегда стремилась подражать им. В своей жизни я сделала все, что могла. Лишь иногда, кажется, что не будь моя жизнь такой корявой, я могла бы сделать больше... Но в целом мне грех укорять свою судьбу — ведь я осталась жива... А брат Дмитрий погиб. Он был блистательно образованный человек. Знал два европейских языка. Между прочим, оценивая его способности, Ольга Сократовна Чернышевская предрекала ему незаурядную будущность. Дмитрий был ее крестником. Петроградский политехнический институт он закончил по двум специальностям: по деревянному судостроению и как авиаконструктор. Кстати, полярный летчик Борис Чухновский был его ближайшим другом. Работал Дмитрий на нашем Балтийском заводе. Занимался морскими рыболовными траулерами и катерами. В 1935 году он был арестован. Его жену и двух малолетних детей сослали вместе с нами в Актюбинскую область, а Дмитрия — в концлагерь, там он и погиб.
Мама пережила ссылку. Из Оренбурга в Ленинград она вернулась лишь в 1956 году. Здесь, десять лет спустя умерла, на 91 году жизни.
Вот так сложилась моя судьба. Если считать, что прожила я напряженную трудовую жизнь, занималась любимой работой, заработала достаточную пенсию, имею вполне приличную квартиру, — могу ли я жаловаться на свою судьбу?
* * *
Пушкин писал: “Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно: не уважать оной есть постыдное малодушие”. Мудрость Пушкина бесспорна, но мы, к сожалению, не можем сегодня повторить эти слова. Знает, любит и глубоко помнит историю своего рода, в лучшем случае, одна семья из тысячи. А большинство помнят предков не далее третьего колена.
Прежде, как следует из этой истории, мы если и помнили о своих предках то говорили о них с оглядкой, тем более, если они являлись представителями привилегированного класса… Во времена оны это значило, что они не умещались в прокрустово ложе понятий власть имущих о достоинствах и недостатках личности. Хотя на этот счет есть критерий добра и зла. Если человек в своей жизни руководствовался высоконравственными принципами, то им “не только можно, но и должно” гордиться, при каком бы социальном строе он не жил, и к какому бы классу не принадлежал. Чуть ли не столетие всеми средствами в наше сознание внедрялись сословные предрассудки и высокомерно-пренебрежительное отношение к предкам, людям и достойным, и порядочным, но вышедшим не из рабочих или крестьян.
Карамзин говорил: “Государственное правило ставит уважение к предкам в достоинство гражданину образованному”. У нас такого “государственного правила” пока нет, но его необходимо прививать нашим согражданам. Иначе от забытых предков ниточка тянется к забытым памятникам культуры, оскверненным надгробным памятникам и доведенным до полного разорения некрополям.
Все это звенья одной порочной цепи, усугубляющей и без того слабое нравственное здоровье общества. Поэтому назрела необходимость в создании разумных, высоконравственных “государственных правил”, определяющих наше принципиальное отношение к прошлому, как близкому, так и далеком.
ж-л "Диалог", № 14-15, 1989
Другие статьи автора можно прочитать по ссылке:
Страницы: 1 2 3 #
| |
Текущий рейтинг темы: Нет |
|
